Ворота лязгнули. Лукас дернулся, и я
успокаивающе сжала его плечо. Дежурный хмыкнул, но промолчал, слава
всем святым, я не чувствовала в себе сил огрызаться. Две недели
изнурительного путешествия наконец закончились, и всё, о чем я
мечтала, были душ и чистая постель. Задержка на пропускном пункте
уничтожила остатки беспокойства, оставив тупое безразличие.
Нас провожали любопытствующими
взглядами. Я уже забыла, каково это, быть новым человеком в
поселении, где все друг друга знают. Лукас держался рядом,
смущенный вниманием. В больших городах некогда изучать случайных
прохожих, но здесь, на частной территории с населением в пару
сотен, любой гость из внешнего мира становится событием. Особенно
если это скандальный гость.
Мать открыла не сразу. Помнится, так
она поступала с непрошеными или неприятными визитерами. Я
претендовала на оба статуса.
– Здравствуй, мама. – Я позволила
рюкзаку упасть с плеча на крыльцо. – Позволишь войти?
Не сразу, но она посторонилась. Я
подтолкнула Лукаса, наклонилась за вещами и вынужденно схватилась
за перила: в глазах потемнело. За спиной пробежал шепоток
зарождающихся слухов – беременна? больна? – и я поспешила убраться
прочь.
Внутри было тепло и тихо, только из
гостиной доносился приглушенный рокот телевизора. Матери и след
простыл: немое выражение протеста. Лукас мялся в прихожей, не зная,
куда себя деть. Я стащила кроссовки, наступая на задники, и повела
его наверх, опустив этап знакомства и упреков. Третий этаж, меньший
по площади из-за скошенных боковых стен и высоты потолков,
традиционно занимали члены семьи, и моя комната когда-то
располагалась здесь. Ремонт обезличил помещение, но глупо было
ожидать иного. Странно, что после всего мама не велела превратить
его в кладовую…
Отправив Лукаса мыться, я замкнула
дверь и по выработавшейся привычке подтащила комод. Затем
расстелила постель и стянула заскорузлую одежду. Окончательно
примирил с действительностью горячая вода и пакетик геля-шампуня. Я
даже кое-как прополоскала нашу одежду. На чистой воле добралась до
кровати к сопящему сыну и завалилась рядом.
***
Мальчик заворочался под утро. Он
ерзал и беззвучно всхлипывал, а я гладила его по спине в полудреме,
пока мы оба не проснулись. Солнце едва встало, так что я вытащила
из рюкзака запасные комплекты спортивной одежды и знаками
предложила Лукасу следовать моему примеру. Новый стеклопакет не
издал ни звука, пока я поднимала нижнюю створку, в отличие от той
компрометирующе скрипящей рухляди моего детства.
Высунувшись наружу, нащупывала ногой
карниз и быстро перебралась на небольшой балкон. Лукас наблюдал за
моей акробатикой с круглыми глазами. Махнула ему рукой, предлагая
присоединиться. Он скептически вздохнул, но скользнул ко мне с
присущей его виду грацией.
Тишина повисла над поселением
плотным облаком, окутав улицы на пару с туманом. Робкие солнечные
лучи пронзали белесые островки, борясь с последствиями ночной
прохлады. На горизонте вились первые ручейки дыма: старые
фермерские постройки по-прежнему отапливались дровами. Кое-кто из
местных тоже предпочитал газу и электричеству печки, оправдываясь
традициями и пользой вырубки сухостоя. Мама слушала подобные
рассуждения с неизменной вежливой заинтересованностью, и только нас
с отцом удостаивала ремарки об отсталости «этих дикарей».
– Нам здесь не рады? – тихо спросил
Лукас.
Я не хотела лгать. В задумчивости
пропустила волосы сквозь пальцы, наслаждаясь пушисто легкостью
чистых прядей.
– Никто не рад чужакам. Если мы
поведем себя правильно, сможем остаться.
– Что для этого нужно?
Если бы у меня был готовый
ответ.
Внизу темнокожая девочка-подросток
сервировала стол. Лукас поздоровался, но maman посчитала ниже
своего достоинства отвечать ребенку непутевой дочери, а девчушка
только глянула искоса. Смутившись, он оглянулся в поисках
подсказки. Я со скрежетом отодвинула для него стул, игнорируя
недовольство матери, и сама приземлилась по соседству.
