В медицинском институте я узнал многое, однако тому, что все мы смертны, нас не учили. И хотя еще в первом семестре мне выдали иссохший жесткий труп и велели препарировать, это был лишь способ изучить анатомию. О старении, умирании, смерти в наших учебниках почти ничего не говорилось. Как проходят эти процессы, как люди воспринимают приближение конца, как это влияет на их близких – все это, похоже, к делу не относилось. С нашей точки зрения и с точки зрения наших преподавателей, целью медицинского образования было научить нас спасать жизни, а не провожать умирающих в последний путь.
Помню тот единственный случай, когда мы вообще заговорили о смерти и умирании: это было на семинаре, когда мы обсуждали классический рассказ Льва Толстого “Смерть Ивана Ильича”. Еженедельный семинар назывался “Доктор и пациент” – с его помощью администрация института пыталась вылепить из нас более гуманных и всесторонне развитых врачей. На этих занятиях мы обсуждали то этикет физического осмотра, то влияние расовой принадлежности и социально-экономических условий на здоровье человека. И вот однажды мы задумались о страданиях Ивана Ильича, заболевшего какой-то неназванной неизлечимой болезнью, из-за которой его состояние ухудшалось с каждым днем.
До сих пор жизнь Ивана Ильича, сорокапятилетнего чиновника средней руки из Санкт-Петербургской судебной палаты, вращалась вокруг мелочных забот, связанных с его положением в обществе. Но как-то раз он упал на лестнице, и у него начались боли в боку. Боль не только не проходила, но лишь усиливалась, и через некоторое время Иван Ильич уже не мог работать. И вот некогда “умный, живой, приятный и приличный человек” постепенно впадает в уныние и становится совершенно беспомощным. Друзья и сослуживцы теперь сторонятся его. Жена заставляет мужа показываться докторам – все более и более дорогим. Все они ставят разные диагнозы, прописанное лечение не помогает. Для Ивана Ильича все это настоящая пытка, такое положение злит и раздражает его. Толстой пишет:
Главное мучение Ивана Ильича была ложь, та, всеми почему-то признанная ложь, что он только болен, а не умирает, и что ему надо только быть спокойным и лечиться, и тогда что-то выйдет очень хорошее.
Иногда у Ивана Ильича вспыхивает надежда, что все, может быть, обойдется, но слабость и изнурение снова одолевают его, и он начинает понимать, что с ним происходит на самом деле. Он живет в постоянных мучениях и страхе смерти. Однако смерть – это тема, которую не готовы обсуждать ни его врачи, ни друзья и родные. Именно это терзает Ивана Ильича сильнее всего:
…Никто не жалел его так, как ему хотелось, чтобы его жалели. Ивану Ильичу в иные минуты, после долгих страданий, больше всего хотелось, как ему ни совестно бы было признаться в этом, – хотелось того, чтоб его, как дитя больное, пожалел бы кто-нибудь. Ему хотелось, чтоб его приласкали, поцеловали, поплакали бы над ним, как ласкают и утешают детей. Он знал, что он важный член, что у него седеющая борода и что потому это невозможно; но ему все-таки хотелось этого.
Мы, студенты-медики, были уверены, что близкие Ивана Ильича не сумели утешить его и принять то, что с ним происходит, исключительно по слабости характера или из-за особенностей местной культуры. Россия конца XIX века, в которой происходит действие рассказа Толстого, казалась нам местом крайне мрачным, где царили чуть ли не первобытные нравы. Мы считали, что современная медицина наверняка исцелила бы Ивана Ильича от его неведомой болезни, и к тому же полагали, что быть добрым и честным по отношению к пациенту – прямая обязанность современного врача. И не сомневались, что мы сами в подобной ситуации отнеслись бы к больному с состраданием.
