За окнами такси мелькает город. Город, где я провела свою
юность. Лучшие годы. Город, где я училась, дружила, смеялась,
плакала. Любила. Говорят, нельзя войти в одну и ту же реку дважды.
И нельзя возвращаться в те места, где ты был когда-то счастлив. Я
была тут счастлива – как можно быть счастливой только в юности.
Когда ты пьяная от любви и считаешь, что весь мир был создан
исключительно для того, чтобы ты встретила ЕГО.
Двенадцать лет прошло. Двенадцать. Теперь я веду исключительно
трезвый образ жизни. Как насчет того, чтобы вернуться туда, где
тебя предали? Где тебе разбили сердце?
Чушь, ерунда, мелодраматизм. Я еду сюда работать. Анатолий
обещал, что если я все сделаю, как надо, то мы закроем вопрос с
разделом имущества. И квартира, в которую я столько вложила,
останется за мной. Поэтому к черту лирику и мелодраматизм.
За окнами проплывает парк. Огромный парк вокруг главного корпуса
моей альма матер. Город изменился, и изменился сильно. И в лучшую
сторону. А вот университетский парк все тот же – огромный и слегка
запущенный, с множеством укромных уголков, где очень удобно
целоваться. У нас там с Лешкой была любимая скамейка. Интересно,
цела ли.
Нет, не интересно. Откидываюсь затылком назад, прикрываю глаза.
Ехать еще минут двадцать. Можно почитать документы, можно
пробежать, наконец, глазами пофамильный список верхушки
менеджмента. Но я ничего не делаю, просто лежу затылком на
подголовнике.
Никогда не возвращайтесь в те места, где вы были счастливы. И
туда, где стали несчастливы, тоже.
***
Бесить меня начали еще на проходной. Я по какой-то даже самому
непонятной причине называю «проходной» место, которое для остальных
– ресепшен. Но у нас же, в конце концов, не новомодная, непонятно
что делающая хрень, а крупная генерирующая энергетика. Та самая
«плюс электрификация всей страны». Поэтому у нас тут проходная. И
проходной двор заодно.
– Алексей Владимирович!
Морщусь от пронзительного голоса директорской секретарши.
– Борис Ильич вас уже спрашивал!
Кошусь на часы на запястье. А ничего, что до начала рабочего дня
еще десять минут? Впрочем, у нас сегодня особенный день, явление
представителя нового собственника. Нет, они уже тут были, при
подписании контракта. Но сейчас, когда собственник сменился, сюда
приезжает другой человек. О, это сладкое слово «аудит». Некая
Калинкина Е.С. И понятно, почему Ильич с утра уже в тонусе.
Нервно промокает платком лысину, теребит усы. Сбрил бы уже, а то
так на постаревшего Гитлера похож.
– Лешка, представляешь, она уже тут!
Ильич, когда нервничает, сразу забывает всю к черту служебную
субординацию. Сейчас он очень нервничает, хотя непонятно, с чего.
Все у нас чисто, а я это знаю, как никто. По крайней мере, с точки
зрения документов все в порядке. Как там по факту – это только
Ильич знает. Или, может, бухгалтерия где-то накосячила. Но я думаю,
что нервничает он, потому что в принципе долбанный холерик. А еще
не хочет терять свое место. До пенсии ему лет пять осталось,
наверное. Хочет досидеть их в спокойной обстановке и на знакомом
месте. Желание понятное.
– А чего так рано? После обеда ж ждали?
– А! – машет рукой Ильич. – Это их столичные штучки! Специально
не тем рейсом прилетела. А теперь что? Мы в аэропорту ее не
встретили, она на такси уже на проходной.
Ильич сейчас имеет в виду, наверное, общий ресепшен в самом
низу. Директор приглаживает остатки волос, отряхивает костюм.
– Ну как я, Лех?
– Хоть сейчас под венец.
Ильич укоризненно смотрит на меня.
– А ты?
А я костюмы ношу по совсем редким случаям, когда никак не
отвертеться. Выгляжу вполне прилично: джинсы, рубашка, трикотажный
удобный пиджак. На новых собственников я впечатление производить не
собираюсь. Пока не говорил Ильичу, но работа на новую метлу мне не
улыбается, и запасной аэродром я уже обустраиваю. Но на переправе
Ильича, конечно, не брошу, как-никак, вместе пять лет отработали,
он мужик неплохой.
