Он сидел на остановке. Я, наверное, не обратила бы на него
внимания, но, выходя из автобуса, неловко поскользнулась и упала на
колено, уперевшись руками в грязный затоптанный снег. И тогда я
увидела его. Он сидел так, словно его ничего не волновало: Ни то,
что час пик, и все яростно спешат вперёд; ни то, что до нового года
считанные дни, и это вынуждает людей спешить ещё сильнее, бросить
все свои силы и финансы на то, чтобы один день их года отличался от
своих 364 собратьев; нисколько не трогало его и то, что мороз стоял
за двадцать градусов, такой, что на железную лавочку не решился
сесть никто, кроме него. Все стояли в сторонке, прятали носы в
воротники и шарфы, с надеждой вглядываясь вдаль, которая обещала им
нужный маршрут автобуса, но не спешила исполнять
обещанного.
Я припала на одно колено, снег под моими руками был сбит в крепкую
серую наледь, в другое время я бы поспешила скорее отряхнуть руки
и, возможно, даже выкинуть перчатки, которые посмели коснуться
убогого городского заплеванного снега. Но не сейчас. Я смотрела на
него. За эти пару минут он не шевельнулся и даже не моргнул, однако
взгляд его огромных, наивно распахнутых серых глаз, опушенных
длинными ресницами, на кончиках которых уже искрился иней, нашёл
мой. Нашёл и остановился на моём лице, словно только меня он и
ждал. И я не могла вырваться из плена этих глаз.
–Девушка, вы ушиблись? Вам помочь? – надо мной склонялась бабушка,
из тех, что всегда предложат помощь, несмотря на то, что чаще всего
помощь нужна была им самим.
–Нет-нет, все хорошо, – я встала и наконец отряхнула
перчатки. Кожа на руках совсем заледенела.
–Тогда не могли бы вы отойти в сторону? Вы мешаете, там автобус
идёт, не скажете, это сорок девятый?
–Да, сорок девятый.
Я послушно отступила в сторону. А затем обернулась назад, словно
магнитом меня туда тянуло. Он все ещё смотрел на меня. Я окинула
его взглядом. Серый пуховик, капюшон накинут на голову, молния не
застегнута до конца, и видно незащищенную, наверняка замёрзшую шею.
На руках нет перчаток, кожа покраснела, а он даже не спрятал их в
карманы. Наверное, голодный студент. Или даже бомж, наверняка, у
студентов, даже у самых голодных, найдутся шарф и перчатки. Да,
просто бомж. Он все так же смотрел на меня, но я отвела взгляд и
торопливо пошла вперед. Он не стоил моего времени, моего внимания,
моих мыслей. Но все эти шаги, что я делала, меня подмывало вновь
обернуться, посмотреть в его глаза. Зачем? Наверное, потому, что
все необычное притягивает взгляд, будит интерес. Только поэтому, не
больше.
В суете дня я совсем забыла об этом странном парне, даже о его
глазах и заснеженных ресницах. У меня было много дел – я сдавала в
издательство иллюстрации и туда же надеялась пристроить историю о
медвежонке Бобо, рожденную мной в порыве отчаяния и алкогольного
опьянения. Наверное, парами спиртного от небылицы несло за версту,
никого она не привлекла, а картинки взяли. Их всегда брали после
долгих торгов, уступок с моей стороны и многочисленных исправлений.
Этот вариант я исправляла уже раз десять, больше тянуть они не
могли, таки новый год, и вышла на волю я с финансами в кармане.
Ноги несли меня к торговому центру. Подарки родителям я уже давно
купила и отправила, а на прекраснейшую золотую ручку для Алика
денег не хватало. А он такие вещицы очень любит, и теперь я сумею
его удивить и, возможно, порадовать. Да, в моей жизни не было места
странным незнакомцам, пусть даже таинственным и сероглазым. В
магазинах была давка, никакого удовольствия от покупки я не
получила, успокаивало одно, если есть подарок, значит, будет
встреча, на которой я его вручу. Разве может быть иначе?
