– Ориентировочный срок?
– Восемь недель.
Врач вбивает информацию в компьютер, на меня особо не смотрит. Я облизываю пересохшие губы. Это были тяжелые восемь недель, а если точнее – последние четыре. Задержка. Положительный тест (по правде, целая коробка положительных тестов).
Полное непонимание, как быть дальше.
– Так, забыла спросить, – врач колесиком мышки отматывает документ вверх. – Контактные данные супруга.
– Я не замужем.
– Отца ребенка?
Отрицательно качаю головой.
Дело в том, что отца нет. Нет, физически он, конечно, имеется, эта история не о непорочном зачатии – только вот мы расстались, и о беременности он не знает. Я надеюсь, что никогда и не узнает. Потому что не поверит, что это случайность. Потому что я не хочу стать для него обузой. Потому что не собираюсь взваливать на него ответственность за свое решение.
Врач никак не реагирует. Думаю, не я первая в этом кабинете гинеколога, у кого нет ни мужа, ни парня – только ребенок в животе и полная неопределенность в жизни.
Когда я поняла, что ошибки быть не может, то даже не колебалась. Конечно, надо рожать. Мне тридцать один год. За плечами – неудачный брак, тяжелый развод. Куда оттягивать? Я не из тех, кто считает, что беременеть нужно после тридцати пяти или вообще сорока – потому что понимаю, что не молодею и здоровее не становлюсь.
Я не карьеристка, да и попытаюсь работать удаленно. Ребенка финансово потяну.
В общем, сомнений не было.
Но еще почти четыре недели после того, как тесты показали две полоски, я колебалась и не записывалась к врачу. Ну, всякое же бывает. Мало ли гормональный сбой.
Но прошел еще месяц, и стало понятно: сбой как-то затянулся.
Тогда-то я и пошла в клинику.
– Хорошо, – врач сворачивает документ. – Давайте посмотрим вашего малыша, а потом решим, какую программу ведения беременности выбрать.
Мы перемещаемся к аппарату УЗИ, и я впервые слышу, как стучит сердечко моего ребенка. Сердце замирает, а на губах непроизвольно растягивается улыбка.
– Всё в пределах нормы. Длина один и шесть, запиши, – медсестра фиксирует данные, которые сообщает врач. – Теперь поговорим о программах…
Из клиники я выхожу с опухшей головой, но абсолютно счастливая. В пальцах сжимаю заключение с фотографией, на которой есть маленький человечек. Он пока ещё слабо различим на снимке, но я знаю, что он растет внутри меня, и у него бьется сердечко.
Я стану хорошей матерью ради него.
Только вот мое хорошее настроение резко рушится, когда в дверях я отступаю назад, чтобы пропустить входящую пару, и натыкаюсь на знакомый до боли взгляд.
– Вера? – спрашивает мужчина, с которым у нас уже нет будущего, и я непроизвольно прижимаю заключение к груди.
Он не должен узнать о ребенке.
Это тайна, которая может стоить мне всего.
Только полная неудачница может встретить бывшего на крыльце клиники с названием «Мир репродукции». Даже не отвертишься, что зашла сюда проверить желудок или сделать рентген носа. Я топчусь в дверях. Игорь Воронов перегородил проход собой. Проскользнуть, конечно, можно, но придется лезть бочком, а это как-то уж совсем диковато.
Он безумно привлекателен. Хоть его и нельзя назвать красавчиком, но в Игоре всегда было что-то цепляющее. Что-то, что заставляло задержать взгляд или согласиться погрузиться с ним в омут. Глаза глубокого шоколадного оттенка, темные волосы, короткая стрижка. Выразительные черты лица, такие четкие и ровные, будто нарисованные по линейке. Тонкие губы, легкая щетина.
Он одевается со вкусом, и мне всегда жутко нравилось, как смотрится галстук на его шее.
– Привет, – криво улыбаюсь ему.
– А что ты?..
Вопрос не заканчивает, обрывает на середине. Но я и сама могу догадаться: он хочет поинтересоваться, что я тут забыла и почему смертельно побледнела, завидев бывшего на горизонте.
