Город просыпался лениво, будто нехотя. Влажный асфальт отражал размытые огни фонарей и жёлтые пятна окон, в которых кто-то уже заваривал первый кофе. Машина Виктора мягко скользила по улицам, а нервное постукивание по дверце звучало, как глухой метроном. Время – 07:14. Он выехал рано, на всякий случай. Сегодня всё должно было сложиться. Он должен был достигнуть цели.
Виктор мимолётно взглянул в зеркало – светло-серый взгляд, напряжённая линия скул. В другой ситуации он бы подумал, что выглядит как человек, уверенный в себе и в своем будущем. Но он знал – всё держится на волоске.
Мысли перескочили куда-то в детство. Не в первое, беззаботное, а в то, которое начинается с дневников, оценок, попыток доказать что-то взрослым, которые уже всё решили за тебя.
Витюша, хочешь быть лучшим? Ты же не хочешь быть как они?
Мать. Её голос всегда звучал будто из-за стены – тихо, но с нажимом. В нём не было ласки, только забота, выдавленная из долга. Даже когда гладила по голове – казалось, проверяет, не перегрелся ли процессор. Отец был другим – он молчаливо смотрел, не одобрял, не хвалил. От него исходила какая-то холодная уверенность, будто всё, что делало его чадо, само собой разумеющееся. Сдашь экзамен на 100? Молодец, но чего ты ожидал, аплодисментов?
Виктор всё время сравнивал себя с другими. С одноклассниками, преподавателями, даже случайными прохожими. Он не просто хотел быть первым – он хотел, чтобы все его признали. Вслух. Чтобы не было сомнений, что он здесь главный. Он отмахнулся от воспоминаний – будто стряхивал соринку с лацкана пиджака. Он не позволял себе утопать в прошлом. Не сегодня.
Автомобиль уверенно вышел на проспект. Поток был плотным, но двигался размеренно, словно река, у которой давно отбили стремление бунтовать. Виктор убавив музыку, приоткрыл окно – город ворвался в салон сыроватым воздухом, в котором мешались ароматы сдобы, бензина и мокрого бетона. У светофора мнутся люди – кто в дешёвых пуховиках, кто в костюмах с аккуратными складками на штанинах.
Машина ползёт вперёд, утыкаясь в поток. С левого ряда кто-то резко перестраивается без поворотника, и Виктор качает головой, не из-за злости – от презрения. Все одинаковые. Давят друг друга на переходах, спорят в магазинах, пьют, чтобы забыть или чтобы казаться сильнее. Притворяются.
Виктор щурится – сквозь лобовое стекло лучи солнца бьют в лицо, острые, холодные, словно иглы. Мир будто построен на фальши: дома – декорации, улыбки – трещат словно маски при ближайшем рассмотрении. Всё это спектакль, и он в нём зритель, который единственный заметил, что сцена давно прогнила.
Мимо проплывал район, в котором он бы никогда не жил. Пятиэтажки со следами ржавчины на подоконниках. Старый вывесочный шрифт на аптеке. Бледно-жёлтые шторы в окне второго этажа – в таких окнах всегда сидят кошки и смотрят, как стареют улицы.
Светофор. Бабушка с ребёнком. Мальчик смотрел на его машину с тем самым чистым вниманием, которое бывает только у детей – без страха, без подозрения, будто мир ещё не показал ему, насколько он может быть жесток. Виктор отвёл взгляд. В таких глазах он видел прошлое, которого у него не было. Или которое было, но кончилось слишком рано. Он завидовал – не осознанно, не остро, а тихо. Завидовал этой незащищённой, беспричинной радости. Он снова сосредоточился. Осталось немного. Несколько поворотов, здание с остеклением и охраной, лифт с зеркалами, переговорная комната. Слово за словом. Ход за ходом.
Поворот с проспекта. Широкая улица с одинаковыми офисными коробками, будто город вдруг решил быть скучным и у него это вышло.
