Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя, а дети так жестоки:
С бедной куклы рвут, шутя, парик,
Вечно лгут и дразнят каждый миг,
В детях рай, но в детях все пороки, —
Потому надменны эти строки.
М.И. Цветаева
…Но теперь я слаб, как во власти сна,
И больна душа, тягостно больна;
Я узнал, узнал, что такое страх,
Погребённый здесь в четырёх стенах;
Даже блеск ружья, даже плеск волны,
Эту цепь порвать ныне не вольны…»
И, тая в глазах злое торжество,
Женщина в углу слушала его.
Н.С. Гумилев
Отпусти грехи самому себе,
и ты получишь право простить весь мир
Р.У. Эмерсон
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОСКРЕСЕНЬЕ
Санкт-Петербург. Большой проспект В.О.
Сентябрь 01, воскресенье, 09:14
Ключ мягко скользнул в замочную скважину, стальным профилем выстраивая по оси штифты ровно по линии среза. Беззвучно провернувшись, цилиндр вынудил ригели спрятаться и дверь, щёлкнув, открылась. Оказавшись внутри тускло освещённой прихожей, она с удовольствием втянула в себя тёплый аромат дома. Пахло сухостью и пылью. Попав сюда с улицы, где на неё непрестанно нападал шквалистый ледяной ветер с дождём, ощипывая своей холодной злостью всю плоть разом, она даже обрадовалась этому туманному спокойствию воздуха, заполнившему её квартиру в Петербурге.
Хозяйка не была в апартаментах чуть больше месяца и соскучилась по этим уютным стенам. Оставив чемодан в передней и, сняв успевшие промокнуть ботинки с замёрзших ног, она, минуя кухню, направилась в комнату, служившую ей и кабинетом и спальней одновременно, на ходу расстёгивая отяжелевший от сырости плащ. Отворив двустворчатые двери в деревянных рамах в стиле ар-нуво, имитирующих стебли, оплетающие витражное полотно, словно вьюнок садовую перголу, она замерла на пороге. В центре помещения, на паркете из американского ореха, уложенного французской ёлочкой, лежало тело.
С забившимся в отчаянном ритме сердцем она медленно подошла к нему и внезапно почувствовала, что реальность изменилась, перестала быть насущной и перенесла её в сферу абстракций и спекуляций, словно сама собственница заснула и видит какой-то странный, сумбурный сон. Подойдя ближе, она увидела, что на полу покоится женщина лет тридцати пяти, со светлыми длинными волосами, худощавая, невысокая. На ней был чёрный классический костюм и белая рубашка. Сейчас ткань этого предмета одежды была пропитана кровью, и только по заострённым акульим концам воротника и манжетам можно было определить, что ещё недавно он сиял белизной. Вся грудь убитой, а в том, что женщина погибла насильственной смертью, сомневаться не приходилось, была залита алым цветом, являя взору развороченные бутоны ран. Тонкие кошенилевые ручейки стекали с тела на пол, рассеиваясь по пазам шевронов ценной породы дерева, образуя меандровые геометрические узоры. Владелица квартиры как заворожённая, не в силах оторвать взгляд, смотрела на представшую перед ней картину смерти, загипнотизированная этим фаюмским портретом, выставленным на обозрение. Она знала жертву. Хорошо знала.
«Красивые туфли» – машинально отметила она про себя. Ревностно чтившая модельную обувь и с педантичностью подходившая к её выбору, качеству и уместности, хозяйка дома не могла не заметить, что лодочки на ногах убитой были очень дорогими. И так же, автоматически, с присущим женщинам оценочным суждением в вопросе моды, она, проверяя соответствие аксессуаров выбранному стилю, заметила, что сумки нигде нет. Мебели в комнате было не много, а центр и вовсе пустовал, владелица апартаментов не могла не заметить этот атрибут образа, если бы он был в наличии.
Она вздрогнула от неожиданности, услышав гулкий звук из прихожей. Что-то упало. Верно чемодан. Он всегда был неустойчив. Этот шум вырвал хозяйку из оккупировавшего её оцепенения. В голове её тотчас роем сотен встревоженных ос зажужжали мысли и начали жалить, одна больнее другой. «Что теперь будет с ней? С сыном? С будущим? С карьерой? Что ей делать? Кто сможет помочь?»
