Ксения Громова
Дилогия «На
грани»
Книга вторая
«Взаперти»
1
Я не хотела открывать глаза. Не
хотела видеть белый потолок, от которого меня уже тошнит. За
прошедший год я стала ненавидеть этот цвет. Белый. Он меня
раздражал и нагонял тоску. Этот цвет стал мне приговором. Это цвет
обреченности. И этот цвет стал напоминанием того, что родной брат
упек меня в психушку. «За что?», — спросите вы. За правду. За то,
что не стала скрывать его преступление.
Я не могла поступить иначе! Да, Антон
был моим старшим братом, которого я безумно любила. Именно Тоша
всегда защищал меня от строгих родителей, баловал, ценил. Для меня
он был идеалом. До одного дня. Рокового дня.
Именно тогда я поняла, что это был
всего лишь образ, который был только для меня. Передо мной Тоша
старался быть лучшим. А в реальной жизни… С друзьями, девушками он
был настоящим хулиганом. Пил, курил и вел беспорядочный образ
жизни… И теперь он в тюрьме. А я в психушке.
Наверняка, наша мамочка уже давно
отреклась от нас.
Я лежала на постели, мысленно
отсчитывая секунды до того, как придет медсестра, чтобы разбудить и
сопроводить на водные процедуры. Теперь я даже в туалет под
присмотром хожу. Сначала стеснялась, даже несмотря на воздействие
успокаивающих лекарств. Но за год я ко многому привыкла.
Матрас был слишком тонким для моей
спины, но я уже не чувствовала боли. Натянула простынь на лицо,
спрятавшись от целого мира. Посмотрела на свои запястья, на которых
остались шрамы. Раньше я была очень непослушной пациенткой, поэтому
меня привязывали. Сейчас я уже не сопротивляюсь.
Говорю же, за год я многому научилась
и многое поняла.
Послышался скрежет открывающегося
замка. Ну, вот. Начинался мой монотонный серый день.
— Олеся, — нежный голос медсестры
донесся до меня сквозь простыни, — вставай.
Мне нравилась эта девушка. Она работа
в нашей больнице всего месяц, но сумела расположить меня к себе. А
это было очень сложно. Я никого не подпускала. Но Мирослава была
очень доброй. И искренней. Мне нравились ее рыжие волосы и карие
глаза, которые напоминали мне осень, которую я любила в прошлой
жизни.
Мира сорвала с меня простынь и
укоризненно покачала головой.
— Опять пряталась? — на ее милом лице
расцвела добрая улыбка.
Кивнула. Но продолжила лежать.
— От кого на этот раз?
Пожала плечами. Если вглядываться в
белый потолок, в трещины на нем, то можно увидеть много чего
интересного. Вот облако, а вот косая лошадь. А там спряталась гора…
И каждой трещинке я придумаю историю. Не сейчас. Завтра,
послезавтра. И после-после-послезавтра. Впереди целая жизнь для
чужих историй. Ведь моя-то уже закончилась.
— Все, вставай. Надо идти умыться,
пока не проснулись остальные. Ты же не хочешь увидеть Марию
Константиновну?
Вздрогнула.
Действительно. Не хотела.
Пришлось встать. Мирослава ловко
подсунула мне под ноги мои тапочки, и я обулась. Затем она помогла
мне снять ночную рубашку и переодеться в строгое платье.
Все как обычно. Изо дня в день. Но я
даже была рада этой монотонности. Она успокаивала.
Я быстро привела себя в порядок,
затем Мирослава заплела мои длинные волосы в косу.
— Ты красавица, — девушка
улыбнулась.
Возможно. Но я не видела свое
отражение уже год. Так что не могу сказать, красавица я или нет. Да
и какая разница уже? Всю свою жизнь я проведу здесь, в этой
психбольнице.
Я никогда не выйду замуж и не стану
мамой. Так, тогда какая разница, как я выгляжу? До меня все равно
никому нет дела.
Потом был завтрак. Жидкая каша и
мутный чай. Еда была безвкусной, но зато сытной. Этого достаточно
для выживания. Потом прием таблеток. Потом мы идем в общий зал, где
кто-то смотрит телевизор, кто-то играет в шашки или шахматы. Кто-то
дергает руками, изображая танец, кто-то во все горло орет то ли
песни, то ли проклятия. Потом будет обед, потом сон час… Потом,
потом, потом…
