Погода стояла мерзкая. Вересковый холм укутал густой, сизый
туман. Исполинские сосны, могучими и грозными великанами больше
века сторожившие земли графства Девон, исчезли в серой дымке. А
низкие, свинцовые тучи, безмолвно нависающие над замком на
протяжении трёх дней, разверзлись словно врата в ад, заливая дома,
холмы, луга и всё живое в округе ледяным дождём.
Представители семьи Девон, присутствующие на погребении, давно
промокли до нитки, но уйти не смели. Безвольно опустив руки и
склонив головы, они шептали молитвы под пристальным взором отца
Эдвина.
Мне было нелегко стоять неподалёку от священника и сохранять
спокойствие. Мои руки начинали дрожать, стоило вспомнить, что я
сделала. Но всё же какое облегчение я испытала, когда граф умер. От
страха, что моя тайна может выплыть наружу, я покрывалась липким
потом, спина деревенела, а сердце сжимали тиски.
Окинув равнодушным взглядом хмурые лица собравшихся на краю
холмистой гряды, я вновь посмотрела в тёмное нутро зияющей могилы.
Тело графа предавали земле в день празднования Белтайн — зарождение
новой жизни и плодородия. Теперь, когда графа не стало, земли Девон
наконец сбросят с крыльев пепел ненасытного, всепожирающего огня и
возродятся вновь…
— Нашёл! В овраг свалилась! Ранена! — неожиданно громкий,
оглушающий голос прорвался сквозь вязкий туман моих мыслей. По лицу
ударили сотни холодных капель, а через секунду я взлетела, и всё
тот же хриплый голос насмешливо проговорил, — ваша светлость, кто
же в юбках по лесу бегает?
— Эм… — невнятно протянула, принюхиваясь, как пёс, к странному,
обволакивающему меня запаху. Я осторожно приоткрыла глаза, привычно
готовясь к невыносимой рези, но её не последовало.
— Болит?
— Угу, — я потрясённо выдохнула, от удивления широко распахнула
глаза и уставилась на незнакомца.
— Сейчас подлатают, — ласково протянул мужчина, — вы, это…
госпожа, больше не бегайте, граф зол, прикажет связать вас - и до
самого замка из кареты не выйдете.
— Хорошо, — рассеянно промолвила, не сводя взгляда со смуглого,
прокалённого солнцем лица мужчины. Подумав, что, если это возможная
реакция на новый препарат, о которой предупреждал меня Пётр
Сергеевич, то красочная галлюцинация была уж слишком реальна.
— Ну вот и славно, — добродушно проговорил незнакомец, меня
вдруг резко тряхнуло, видения исчезли и вернулась боль… Прежняя,
ноющая, привычная боль в груди затаилась, подло переместившись к
затылку, пульсирующим огнём жёстко мучая меня с новой, изощрённой
силой.
Мысли стали тягучими, вязкими. Они будто на ощупь пробирались
через зыбкий туман, натыкались на каменные стены, цеплялись за
липкую паутину. Упрямо протискиваясь между вздымающимися острыми
пиками к неясной, зудящей причине моего пробуждения. Едва им
удалось достигнуть, ухватиться за край тонкой нити, опора под их
ногами обвалилась, и все сомнения, страхи рухнули в тёмную бездну.
Миг - и мысли снова вспорхнули, словно испуганные пичужки, жадно
подхватив обрывок желанной нити, покорно потянулись за ней…
Первым изменился запах: въедливый, раздражающий, предрекающий
смерть исчез. На его место пришли аромат прелой листвы, тяжёлый дух
еловой смолы, приторное благоухание цветов и тонкий, едва заметный
— лесной земляники.
Затем исчез привычный, монотонный писк медицинского
оборудования. Шорох травы, переливчатое пение птиц, далёкое ржание
лошадей и шелест листвы над головой безжалостно обрушились на меня,
будто насмехаясь, что мне не дано больше это слышать.
Не открывая глаз, я жадно втягивала давно забытые ароматы,
вслушиваясь в каждый шорох и наслаждалась мгновениями мнимой
свободы. Болезнь, она беспощадна, и не всем даровано вырваться из
её когтистых объятий. Но я боролась, давала согласие на
экспериментальные препараты и верила, безотчётно верила, что
справлюсь с безжалостной старухой…
