Маргарита (40 лет)
Как я могла так затянуть? С
детства не любила врачей и больницы... Вот она, расплата за
беспечность! Четвертая стадия рака! Жила для себя. Ни детей, ни
мужа. Стрекоза с красивыми крылышками. Учеба, карьера, бизнес,
деньги — все стало не важно перед порогом смерти. Сколько было
заплачено этой швейцарской клинике? Да, пофигу! Куда мне теперь эти
деньги? Снова скрутило от боли. Мой организм отравлен, опутан сетью
беспощадного паука, который уже высосал всю кровь.
Что это за гул такой? Врачи
забегали. Я стою и оглядываюсь по сторонам, с ужасом понимая, что
мое тело сейчас лежит на этой кровати без жизни. Все, Марго!
Отпрыгалась! А ведь не жила толком, не любила... Вернуть бы все
обратно! Господи, я бы все изменила, правда...
— Рита! Куропатка, ты безмозглая!
Сам бы удавил, будь моя воля! — орет мужик, аж покраснел от
злости.
Где я? Кто я? Оглядываю палату,
мысленно отключая рупор кричащего дядьки. Палата не моя. Капельница
на худенькой... Стоп! Осторожно пошевелила пальчиками. Рука не моя!
Сглотнула...
— Ты меня не слушаешь?! — не
унимается, болезный.
— Слышь, психованный! Воды принеси!
И прекрати орать, голова болит, — смотрю в упор.
Заткнулся. Моргнул, словно увидел
нечто из мира фантастики.
— Э-э-э-э, — чудик поменял цвет на
белый и глаза его забегали.
— Глухой? Если ноги отпали, нажми
вон ту кнопку, — показываю, что не дотягиваюсь. — Вызови
медсестру!
— Ты как с отцом разговариваешь? —
зашипел. — Совсем страх потеряла?
Рассматриваю психованного. Лет сорок
пять. Дорогой костюм. Белая рубашка. Слегка полноватый. На голове
залысина. Он мог бы быть симпатичным, если бы не презрительно
оттопыренная губа и злые глаза, цвета голубого хрусталя.
— Не было в нашем роду гоблинов!
Выдумал, тоже мне... отец! — фыркаю.
Придурок начинает раздуваться,
хватая ртом воздух.
— Я тебя в психушку сдам! — рычит
новоявленный папаша.
— Рискни, давай! Напомни мне, почему
я в больнице? М?
— С ней что-то не то! — говорит
кому-то по телефону гоблин, отвернувшись и кидая подозрительные
взгляды на меня.
— Принесет мне кто-нибудь воды?! —
перехожу на ультразвук.
В палату залетает медсестра и
кидается к графину с водой, стоящему на столе, в углу. Жадно пью и
со стоном откидываюсь на подушку.
— Можно этого не пускать ко мне, —
тычу пальцем в толстого плохиша.
Медичка округлила глаза и посмотрела
в указанном направлении.
— Это ваш отец! — пискнула
больничная фея.
«И эта туда же!» — хмурюсь.
— А что со мной было? — понимаю уже,
что «я — не я» и все вокруг чужое.
— Вы чем-то отравились... — мямлит
медсестра, пряча глаза.
— Грибочками или ягодками? — решаю
уточнить.
— М-м-м-м-мне нужно идти, —
смывается от ответа, хлопнув дверью.
Поворачиваюсь к гоблину, который
задумчиво на меня смотрит.
— Бать, ты чем меня таким накормил?
Просрочку жрем дома? — смиряюсь с тем, что этот человек, в этой
жизни мне кто-то.
Мужик идет к графину с водой.
Наливает и выпивает стакан залпом, вытирая пот со лба. Ставит
стакан и покидает помещение.
«Что мы имеем, Маргарита?! Сейчас
меня зовут — Рита. Я моложе, — снова смотрю на свои руки. — У меня
есть отец — злой гоблин. Я больше не умираю! Спасибо,
Господи!».
Смотрю на себя в зеркало больничного
туалета. Совсем девочка, на вид лет шестнадцать-восемнадцать.
Длинные светло-русые волосы, милашка с голубыми глазами. Очень
худая. Задираю хлопковую ночнушку. На теле много синяков старых,
уже пожелтевших и еще синюшных. Что ж вы, суки, с девочкой творили?
— накатывает холодная злость. Ничего, детка, прорвемся! —
подмигиваю.
— Ну, и где ты ходишь? — на
больничной кровати сидит красавчик, морщась, будто лимон съел.
