— Погоди… — тянется Рус пальцами к
носкам своих кроссовок. — Так ты женился на той сестре Вайнштейна,
которую за гостевым домом оприходовал?
— Нет, — подтягиваю к груди сначала
одно, потом второе колено. — Та была другая сестра, Карина.
Он тихо смеется, вращая корпусом и
качая головой.
— И я ее не приходовал, — добавляю,
осматривая присыпанный снегом парк. — Мы просто тусовались
вместе.
Последнюю неделю температура не
поднималась выше минус десяти. В носу стынет воздух, и я застегиваю
молнию олимпийки под самое горло.
Кровь еле-еле, но разгоняется, так
что холода почти не чувствую.
Снега в этом году толком и не было,
поэтому, когда он ни с того, ни с сего, вдруг начинает сыпать со
всех сторон, присвистываю.
— Че с фонарями-то у вас? —
спрашиваю Чернышова, кивая на тускло освещенную дорожку. — Половина
не горит. Мэр ты или кто?
— Я два дня мэр, — отвечает он, тоже
осматриваясь.
У замерзшего пруда мужик с
доберманом. Без намордника.
Хмурюсь, приседая.
— Как ты вляпался так, до сих пор не
пойму? — достав из кармана телефон, наш новый мэр стягивает зубами
перчатку и фоткает парковую территорию.
— Обыкновенно. Тебе, что ли, не
знать?
— У меня другое, — говорит
мрачно.
Вдохнув поглубже, выпускаю изо рта
белое облако пара.
В последние полгода я солидно забил
на тренировки, и на то была веская причина — я получал свой самый
незабываемый и бесценный жизненный опыт, и мне не только на
тренировки пришлось забить.
Мой жизненный опыт зовут Яна, и
когда я на ней женился, думал, что совмещаю приятное с полезным.
Во-первых, у нее третий размер груди и много интересных навыков,
во-вторых, ей двадцать, в-третьих, ее отец возглавляет департамент
здравоохранения города, и это весьма полезное для меня знакомство.
Но ни один из этих фактов не смог компенсировать мне моих
выскобленных до донышка мозгов, шести месяцев полного охреневания
от происходящего и пары седых волос на моей башке.
— Просто никогда не связывайся с
малолетками, — советую, снова присматриваясь к доберману.
Собака ведет себя смирно. Легко
задирает заднюю лапу и оставляет на снегу желтое пятно.
Отвернувшись, начинаю разминать
корпус.
— Я даже не знаю, где они обитают,
малолетки твои, — усмехается Чернышов.
— Не мои.
Смеется.
— Ты, однако, встряхнул курятник, —
глумится Рус, глядя на дисплей. — На восемнадцатилетках у нас пока
никто жениться не додумался.
— Ей двадцать, — говорю вежливо.
У нас-то и разница была всего семь
лет, но не суть. В данном случае — это как семь световых
лет.
Присев, проверяю шнурки.
Это всестороннее стебание капитально
замахало. Я уже месяц как «статус "свободен"», и смешного во всем
этом нет ни хрена.
Главное, что я вынес из своего
короткого брака — это то, что когда я немного приведу в порядок
свою изнасилованную психику, на пушечный выстрел не подойду к
женщине, которая будет моложе двадцати пяти или даже двадцати шести
лет. А в идеале я бы предпочел, чтобы ей было слегка за тридцать,
но точно не двадцать, мать его, лет.
Двадцатилетние меня больше не
вставляют.
Как и беспричинные капризы, от
которых несет лютой жестью, вечные опоздания (без объяснения
причин), слезы по поводу того, что в понедельник вечером я явился
домой без цветов, таскания по тусовкам с пятницы по воскресенье,
ресторанная еда семь дней в неделю, упрямое планирование Нового
года на Мальдивах, в то время как мой отпуск запланирован на летние
месяцы, и никакая бронь не сможет изменить утвержденного ректоратом
графика зимней сессии в передовом техническом вузе, где я
заведующий кафедрой научных разработок. И все это без учета
недоразвитого мировоззрения, чего я по тупости не заметил
изначально, потому что был сосредоточен на горизонтальной плоскости
наших отношений. Эта плоскость могла бы затмить все другие, если у
моей бывшей жены был чуть более прокачанный мозг, то есть, хотя бы
лет на пять вперед.
