Глава первая
Темница Адмана, столицы Нармада
456 ход от Четвертого Исхода (за половину
хода[1] до появления Анастасии Павловны в этом
мире)
– Тварь!
Глухой удар, последовавший за возгласом, заставил мужчину,
висящего на цепях, хрипло рассмеяться. Боялся ли он того, что с ним
собирались делать? Нисколько.
Он знал, что с ним не станут церемониться. Не будут торговаться
с его королевством за жизнь посла, пусть и очень ценного. За такие
знания убивают. Чем, собственно, в темнице и занимались последние
пять вех[2].
Пленник жалел лишь о том, что не успел сбежать. Что был так
ловко обведен вокруг пальца, что даже не успел отправить вестника
отцу. И сейчас, находясь в кандалах, блокирующих магию, мог лишь
плевать в лицо королю Нармада, который явно наслаждался пытками и
вместе с тем был зол, потому что ничего не смог вызнать у узника.
Ни один из его методов не сработал, и язык посла не развязался.
Мужчина не боялся умереть и не жалел о том, что не сможет
продолжить свой род, не жалел о том, что принесет в свою семью
горе, как и том, что заставит свою невесту оплакивать его.
Он жалел лишь о том, что не сумел передать весть о планах короля
Нармада, рассказать о том, к чему тот готовится и что желает
совершить!
Но чего он не ожидал, так это следующего приказа, заставившего
мужчину пожалеть, что его жизнь не оборвалась вехой раньше...
– Принесите радрак!
– Мрази!.. – едва слышно просипел заключенный, сжимая кулаки. –
Будьте вы прокляты!
Процедура казни для пленного прошла как в тумане.
Он не мог вспомнить, в какой точно момент на шею был надет
артефакт, и когда спали его кандалы. Он не мог противиться воле
чудовищной магии, заключенной в радраке.
Под злорадный смех короля Нармада, который упивался болью
пленника, изможденный мужчина совершал хаотичный оборот.
Его тело менялось стремительно – почти двадцать обращений одно
за другим за короткий период, от громадного медведя до черного
ворона, пока в итоге не обрело вид исхудалой плешивой собаки.
И это не было бы столь страшно и неприятно в прежней жизни.
Посол давно контролировал свой дар и неоднократно прибегал к его
различным формам. И даже делал это в почти такие же короткие
промежутки времени. Однако сейчас он был слишком измучен, чтобы
защитить свой разум.
Все это время сознание приговоренного менялось так же
стремительно, как и его тело. Каждый новый образ рвал сознание,
уподобляя его тому существу, в которое мужчина превращался.
Он был медведем, желающим разорвать на куски чужаков, смердящих
кровью и тухлятиной. Был вороном, который мечтал выклевать глаза и
вырвать язык врагам. И непременно улететь ввысь, к облакам, прочь
из этого дрянного, пропахшего болью и смертью места.
Человеческое «я» приговоренного уступало каждому следующему
зверю или птице. Животный разум заглушал человеческий, не давая ни
мыслить, ни анализировать, ни хоть как-то попытаться сохранить
себя.
Он уже не мог понять, ни кто он, ни что он. Руки ли у него?
Лапы? Или, может, крылья? Что он и кто?
Человек боролся, боролся отчаянно, пытаясь сохранить крохи
своего разума. Сохранить память о себе, о своих родных и о том, кем
он является на самом деле.
– Я – Виктран Амадео Аригальерский, – иступленно шептал
пленник.
А палачам слышалось лишь утробное рычание.
– Я – Виктран Амадео... Виктран... Вик...
– Открыть замки! Все прочь! – отдал приказ король, видя, что
посол, ставший собакой, юлой крутится на месте, а из его пасти на
каменный пол капает кровавая слюна. – Вон отсюда!
Последний крик Нармадского короля отпечатался в сознании
Виктрана вспышкой боли. Сильной, тягучей, выматывающей.
Только инстинкты зверя спасли несчастного от действия радрака,
который был готов засчитать попытку вырваться из подземелья за
нападение на людей. Инстинкты, которым человеческому разуму
пришлось уступить, полностью отдав власть и контроль над телом и
сознанием.
