Глава первая
457 ход от Четвертого Исхода, первый
вехим[1]
снежника[2]
Королевство Амриарн, столица
– Да когда же ты разродишься, дрянь?!
– Вы...– в слабом гневе выдохнула роженица, но закончить мысль
не смогла, изо рта вырвался невольный крик, и она сжала
простыни.
– Тужься! – напутствовали ее. – Тужься, тварь! Две вехи[3]
потеряно...
Сновали слуги, повитуха отдавала указания, никто, казалось, не
обращал внимания на фигуру у изголовья роженицы. Словно видеть и
слышать ее могла только она и больше никто.
Роды шли тяжело и начались раньше назначенного срока. Страх
витал в комнате, слуги боялись того, что разродиться у роженицы не
выйдет, что может погибнуть и ребенок, и она сама, а виноватыми
сделают их. Его светлость слишком скор на расправу, пощады никому
не будет. Да и возлюбленная у него сама милосердием не
отличается.
Это сейвеху[4] она слаба и нуждается в их помощи и поддержке, а
потом припомнит все: и усталый взгляд, и нерасторопность от
утомления, и не даст никак оправдаться.
Да и мало ли что еще припомнит, ей никогда не нужен был повод,
чтоб наказать тех, кто был в ее власти... Хорошо королевским
слугам, их в спальню не пустили, прислуживать не заставили, вместе
с королевским лекарем в гостевых покоях ожидают завершения
родов.
Честь-то какая оказана! Сам королевский лекарь о здоровье и
благополучном разрешении заботится...
Уверенный крик младенца принес облегчение роженице, ровно до
последующих слов:
– Это девочка!
Роженица откинулась на подушки в изнеможении.
– Бесполезная дрянь, – прошипела склонившаяся над ней фигура. –
Столько стараний ради девки. Моей помощи больше не жди.
– Нет! – крик, сорвавшийся с губ новоиспечённой матери, походил
на вопль раненого зверя.
Повитуха вздрогнула и чуть не уронила ребенка, которого
планировала показать. Но передумала, сообразив, что дочери здесь не
рады.
Никто из них не заметил, как в открытую дверь, куда мгновением
ранее ураганом ворвался взволнованный, измождённый беспокойством и
ожиданием, брюнет, выскользнула фигура.
– Венда, милая!
– У Вас дочь, Ваша светлость!
***
Анастейза
– Устала, девочка?
Я вздрогнула и посмотрела на осунувшегося и как-то разом
постаревшего Амадео, а по спине холодок прошелся.
Бывает ли так? Сквозь время, сквозь пространство, но на меня
словно смотрели глаза Сергея Денисовича... И даже вопрос аргерцог
задал с похожей интонацией.
Когда-то давно, еще в той прошлой жизни, ровно также у меня
спросил свёкр после того, как выслушал мою историю отношений с его
сыном и последующего мытарства.
Это было в ту самую первую встречу у них дома. Память жива, я
даже наяву ощутила ароматы, которые витали в тот день в их квартире
на Арбате.
Пока Раиса Анатольевна укладывала моего сына, а затем сторожила
его сон (она тогда вцепилась в Сережку так, что оторвать ни у кого
бы не вышло, и сын будто что-то чувствовал, не сопротивлялся, хотя
к незнакомцам всегда настороженно относился), мы с Сергеем
Денисовичем беседовали на кухне.
Мой монолог длиною в ночь... Исповедь...
И вроде мир уже другой, и человек передо мной не тот, и разговор
пусть тоже длинный и сложный, но как же всё похоже!
– Выдохнуть бы тебе, расслабиться. Ты больше не одна.
Я не хотела плакать. Я вообще не сразу осознала, что по щекам
текут слезы. Этой фразой, точно такой же, Его светлость меня
добил.
Я плакала, прикрыв ладонями лицо, как тогда... Будто снова
находилась в просторной и такой чужой кухне с высокими потолками,
как будто оглянись я сейчас, и вновь бы увидела за окном уютный
скверик, где стоит памятник легендарному советскому поэту Булату
Окуджава.
И почему же чувства одиночества и беззащитности, нахлынули так
беспощадно и крайне невовремя? Я всегда, всегда рядом со свёкром
чувствовала себя маленькой девочкой. Сначала напуганной,
растерянной, потом любимой, родной дочерью, которая в любой момент
и с любой проблемой могла прийти к отцу, зная, что он защитит,
направит, поможет...
