Похоже, я вчера опять умудрился нарваться на вспышку гнева
Грегордиана. Другой причины, отчего может так болеть все, в голову
не приходит. Не мог же я успеть поучаствовать в какой-то стихийной
битве и не в состоянии вспомнить об этом. У битв обычно есть
предыстория, причина, а вот у очередного всплеска ярости моего
архонта – не всегда. То есть причины-то есть, но ставить никого в
известность о них он не обязан и чаще всего этого и не делает. В
мире Младших о таком принято говорить «не стой под стрелой».
Очевидно, это элементарное правило безопасности я не соблюдал. И
вот результат. Ерунда.
Я шевельнулся, сглатывая пересохшим горлом, и заскрипел вместо
стона, поражаясь тому, что в этот раз одним броском деспот, судя по
всему, не ограничился. Отделал меня душевно, причем, такое чувство,
что не только снаружи. В груди болело так, будто ее вскрыли и все
там тщательно размешали в кашу, круша сердце и легкие. Может, все
же какая-то переделка жесткая? Ведь с появлением Эдны внезапных
вспышек мгновенного бешенства с архонтом почти не случалось. Или
это как раз и была его реакция на то, что я вовлек его беременную
супругу в… Снежка!
Я с рыком попытался вскочить, но сдвинуться с места не вышло.
Вообще пошевелиться, даже глаза открыть.
– Он очнулся, – прозвучал надо мной женский голос. Илва. Ей-то
чего около меня нужно? Ее драконеныш тоже где-то поблизости? Еще
бы.
Послышались чьи-то шаги, и с моего лица сняли нечто, позволяя
наконец хотя бы различить свет и на его фоне темный силуэт.
– Асраи, как ты? – в голосе Эдны нездоровое беспокойство. – Ты
меня видишь? Узнаешь?
– Монна Эдна, при всем моем желании забыть твой облик, учитывая,
сколько он всего… нового привнес в мою жизнь, вряд ли это возможно.
– Что-то вместо обычно язвительного выходил какой-то сиплый скрип.
Я старательно моргал, и зрение ко мне действительно быстро
возвращалось. А вот способность двигаться – нет.
– Он очухался. Точно, – заявила Эдна.
– Кто бы сомневался, – фыркнул Грегордиан где-то вне поля моей
видимости, и я узнал жалобный скрип кресла в моей комнате под его
немалым весом. – Устроили тут суету над ним. Этот асраи еще всех
нас переживет. Верно, друг мой?
– Верно, мой архонт. Почему, к дварфовой матери, я не могу
пошевелить даже пальцем?
– Потому что мы тебя обездвижили для твоей же пользы, – пояснила
мне супруга деспота.
– Не понял.
– Чего уж непонятного. Мы застали тебя беснующимся в подвале,
около портала в Завесе. Ты натуральным образом пытался убить себя,
кидаясь на стены и ревя нечто нечленораздельное. Никого не узнавал
и напоминал к тому моменту ходящее кровавое месиво. Зрелище не для
слабонервных, скажу тебе, асраи.
– И отнюдь не полезное Эдне в ее положении, – угрожающе
проворчал Грегордиан.
– Ерун… – попробовала возразить она.
– Мой архонт, я готов понести наказание за свой проступок. Но не
могли бы вы для начала развязать меня, чтобы я имел честь встретить
гнев деспота, стоя на своих ногах.
– Если я бы реально гневался, то простоял бы ты на них недолго,
а потом пришлось опять отлеживаться. – Резко появившись передо
мной, Грегордиан полоснул клинком по ткани, что, оказывается,
спеленывала меня от шеи и до ступней.
– Ничуть не сомневаюсь. – Я, кривясь, поднялся, принялся
разминать затекшие мышцы.
– А я хочу не ждать, а узнать прямо сейчас, какого проклятого
созданья это было, Алево?
– Вряд ли я могу дать исчерпывающие пояснения, – признался я. –
Не совсем все четко помню с определенного момента.
– Хм… ну так поведай, что было до этого самого момента.
Дану забрала мою ка-хог.
Дану убила мою жемчужину.
Моей Снежки больше нет.
И это исключительно моя вина.
Моей неуемной жадности, похоти, эгоизма. Если бы я думал
исключительно о ее выживании, то держался бы подальше, а не тащил
сюда, по сути преподнося Богине на блюде. Меня не оправдывает то,
что мое присутствие улучшало ее самочувствие и отодвигало
неизбежный конец. Я его к ней приблизил собственноручно и убил куда
как быстрее, чем это произошло бы по естественным причинам. Я тупой
заносчивый идиот, думавший лишь о своем удовольствии, и возомнивший
себя хитрее всех. Я был таким всегда, ничего нового. Никаких
сожалений и раскаяния прежде. И сейчас разве их я ощущаю? Потерю. Я
обворован. Жесточайше ограблен. И ярость. Я бессилен это изменить.
И даже отомстить.
