Я слышала, как она подошла. Уже по шагам знала, что это Джинни.
Но не обернулась. Так и сидела на краю обрыва над Разломом и
смотрела на «ту» сторону, искристую от ярких огней на фоне черного
ночного неба.
Джинни положила ладонь мне на плечо:
— Уже поздно, надо идти.
Я не ответила. Пошлепала рукой по земле, чтобы подруга села
рядом. Джинни выполнила просьбу, опустилась. Так же, как я, обняла
тощие колени и тоже уставилась на огни. «Та» сторона всегда
казалась нам, трущобным, необыкновенной сказкой. Все мы мечтали
оказаться там, в Полисе, но наше мрачное будущее было только за
спиной, в Кампаниле. Особенно мое. Неотвратимое и жестокое.
Джинни не выдержала:
— Там твоя тетка с ума сходит. Завтра… такой день... — Она
замялась: — Они до смерти боятся, что ты сбежишь.
— Куда? У него даже в Полисе свои псы.
Подруга не ответила. Какой тут ответ? Я прикована к этим
трущобам длинной незримой цепью. К трущобам и их хозяину…
Я стиснула зубы до ломоты в челюсти. Рыдать уже не оставалось
сил, и я была наполнена какой-то холодной тяжелой злобой. И
животным страхом. Таким, что стыла кровь в жилах. Не представляю,
как вынесу, оказавшись завтра с Марко наедине, когда между нами уже
не будет стоять его обет... Когда стану его вещью. Осталось меньше
суток.
Я сосредоточилась на далеких огнях, наблюдала, как едва
различимая оранжевая точка аэрокара отрывается от посадочной
платформы высотного дома и набирает высоту. Мне всегда было
интересно, что они делают на «той» стороне… как живут… Не снаружи,
а внутри. Некоторые из трущобных, конечно, если очень повезло,
служили прислугой, как Роза, или пристраивались на черные работы.
Но особо не болтали, боялись лишиться хорошего места. Все мы знали,
как «Отче наш», что нам там не рады, нас не ждут. Там мы чужие,
отбросы, неликвид. Мы просто потомки тех, кто когда-то выжил
вопреки всему. Детьми мы с Джинни часто бегали по окраинам. Пытаясь
глотнуть, понюхать этой другой жизни, украдкой, прячась от полиции.
Теперь уже не бегали… потому что не мечтали.
Я опустила подбородок на сложенные руки:
— Джинни, ты как думаешь, отсюда вообще реально сбежать? Так,
чтобы он не нашел? Никогда?
Краем глаза я видела, что она напряглась, повернула голову.
— Софи?.. — Повисла многозначительная пауза. Подруга будто
захлебывалась вдохом. — Что ты задумала? Скажи, ради бога!
Я покачала головой:
— Ничего, конечно. Забудь. Я не хуже тебя понимаю, что это
невозможно. Завтра все закончится.
Джинни это не успокоило:
— Не дури, слышишь, с Марко не шутят. За тобой и так постоянно
«хвосты» болтаются. Наверняка и сейчас где-то рядом. Значит, он
что-то чует, слышишь! Умоляю, не сделай ошибки. Он никогда не
простит. Он убьет тебя, Софи.
Я почти выкрикнула, и слезы брызнули из глаз:
— Думаешь, я этого не знаю?
Джинни подвинулась ближе, обняла меня за плечи. Пробормотала
едва различимо:
— Просто не зли его, и все будет хорошо. Никогда не зли.
Наверняка это не так сложно. В конце концов, он не просто так берет
— женится хотя бы. Тварь он, как есть — такое не исправить, только
и деньги, и власть — все у него. И бояться кроме него здесь некого.
Теперь он заправляет и Кампанилой, и Черной скалой. Остальные
районы — уже просто дело времени.
Казалось, мое лицо застыло, превратившись в глиняную маску. Я
вновь уставилась на огни за Разломом:
— Я не хочу бояться. Никого. Я чувствую себя куском мяса.
Свиньей, которую откормили к празднику. Осталось только вспороть
брюхо. Странно надеяться, что свинье это может понравиться. Я
ненавижу его.
Джинни отстранилась, ее раскосые глаза влажно блеснули:
— Прекрати, слышишь! Выбора нет, а так ты делаешь только хуже.
Себе же хуже. Ведь можно же найти в этом что-то хорошее. Хоть
что-то.
