— Барышня, кажется, приехали…
Пилар отпрянула от суконной шторки, закрывающей покрытое инеем
оконце кареты, и уставилась на меня. А я вся заледенела от страха,
несмотря на жаровню с углями в ногах. Сердце сейчас выскочит.
— Встречают? Много народу? Он там, да? — Я нервно схватила ее за
руку: — Посмотри, миленькая, герцог Кальдерон де ла Серда там?
Служанка потерла пальцем замерзшее стеклышко, вновь глянула, но,
тут же, покачала головой:
— Никого, барышня. Ни души. Будто вымерли… — Она растерянно
помедлила, надула губы: — Да как такое возможно? Ведь известили же,
что вы едете. Как так: невесту не встретить? В такую холодину! Да
вы же здесь хозяйка!
Я забилась в угол салона, будто пыталась спрятаться.
— Может, и к лучшему, что никого. Чем меньше шума — тем лучше. Я
здраво сужу о своем положении. Меня навязали, Пилар, этим все
сказано. Нам не рады. Я могла это предвидеть.
А в голове уже кружилась шальная мысль, что сейчас постоим у
запертых ворот, и поедем обратно. Домой. Но я пыталась гнать ее.
Назад дороги нет — отец дал это понять, яснее ясного. Мне некуда
возвращаться. Он откупился ненужной дочерью по приказу короля.
Свадьба по доверенности уже состоялась, я уже жена. Жена
незнакомца… Даже бог не поможет.
Вдруг открылась каретная дверца, и показался один из стражей
сопровождения:
— Донья Лорена, нет никого. Что прикажете?
Пилар даже подбоченилась, вскинула остренький подбородок:
— Так чего ждете, олухи? Всему учить? В ворота колотите! Кричите
погромче, что хозяйка прибыла! Пусть вся округа слышит! Где это
видано, чтобы благороднейшую донью у ворот держали!
Я чуть не подскочила:
— Не смейте кричать! — Повернулась к служанке: — Пилар, не смей
так себя вести. Мы больше не дома. Крепко это запомни, слышишь? Не
надо позориться. — Я взяла ее за руку, сжала: — И не смей меня
объявлять здесь хозяйкой, не сотрясай воздух раньше времени.
Та лишь фыркнула:
— Думаете, сестрица ваша ждать бы стала? Здесь бы уже пыль
столбом стояла. Донья Финея и одной минутки бы не прождала! И
такого отношения не потерпела!
Я покачала головой:
— Я не сестрица. Я не донья Финея. Поэтому, будь добра, веди
себя осторожно. Это чужой дом. Понимаешь? Совсем чужой. И люди, и
стены. Негоже начинать со скандала, не разобравшись, что к
чему.
Пилар закатила глаза:
— Но если я не посмею, то кто постоит за вас, душенька моя
ненаглядная! Нет уж! Пусть сразу узнают, что с моей госпожой так
нельзя! Вы из семьи Абрабанель! Где это видано, чтобы таким именем
пренебрегали?
— Не смей!
Служанка сдалась, посмотрела на сопровождающего:
— Что уши развесил, олух? Сказано: колотите без криков, пока не
отворят. Госпожа шуму не хочет.
Казалось, мы ждали у запертых ворот целую вечность. Наконец,
меня попросили покинуть экипаж.
Пилар опять всполошилась. Бойкая она у меня. Порой, даже
слишком… Зато честная и преданная. С малолетства со мной.
— Выйти на дорогу? У ворот? На холод? Барышня, они там с ума
посходили, что ли? Предлагают вам пешком идти? По такому снегу?
Я постаралась взять себя в руки, хоть на душе было сквернее
некуда.
— Если нужно выйти, Пилар, я выйду. Мне не сложно.
— Барышня!
Я лишь подтолкнула ее к дверце. Охранник подал руку, и я
спустилась на дорогу, на рыхлый снег перед запертыми коваными
воротами. По ту сторону решетки суетился, звеня ключами, старый
краснолицый привратник в плаще на овечьем меху. Низко поклонился,
увидев меня, стянул шерстяную шляпу:
— Благородная донья, мое почтение. Мое почтение. Мое
почтение…
Он разогнулся, снова зазвенел ключами, но кинулся не к воротам,
а к глухой калитке в высокой каменной стене. Наконец, отпер, вышел
сам и снова согнулся в поклоне. Прижимал шляпу к груди:
— Прошу сюда, благородная донья. Соблаговолите. Уж, простите,
ворота заклинило — никак не отпереть. За кузнецом послали еще с
утра, да не явился еще, мерзавец. А вас только к вечеру ожидали.
Думали, поспеем. — Он вытянул руки, приглашая: — Извольте белыми
ножками, не побрезгуйте, благородная донья.
