- Ты с ума сошел, Юрий. Подумай,
какие от этой могут быть дети, – будущая свекровь
даже не потрудилась понизить голос, и я, находясь в зале, прекрасно
слышала, как в кухне Вера Ивановна объясняла Юрке, почему он не
может жениться на мне.
Она всегда называла его вот так –
полным именем, с важностью и пафосом. И Юрка всегда тайком над этим
посмеивался.
А Вера Ивановна не жалела
красноречия:
- Я сразу поняла, что с ней что-то
не так, - говорила она сухо и деловито. – Эти её постоянные
перчатки, то что она всех сторонится… Она обманула тебя, ввела в
заблуждение, чтобы воспользоваться твоим положением и финансами
семьи.
Сцепив руки и стиснув зубы, я ждала,
что ответит Юрка, и он ответил – испуганно, растерянно:
- Но, мама… я же знал… она мне
говорила…
Это было так не похоже на того Юрку,
которого я знала. Тот Юрка был весёлым, смелым, способным на любое
безрассудство – залезть по пожарной лестнице на четвертый этаж,
чтобы принести мне в больничную палату цветы, «украсть» меня в
рабочий день с выставки и увезти в парк, чтобы просто бродить по
берегу пруда, бросая уткам кусочки хлеба. Или устроить фейерверк
под балконом моей квартиры, выкрикивая: Алинка, я тебя люблю!
И говорил тот Юрка с такой же
неуёмной весёлой энергией, а этот Юрка только мямлил что-то
невнятное.
- Это не лечится, - продолжала Вера
Ивановна, - это навсегда, понимаешь? И ваши дети будут такими же.
Это очень опасно.
- Ничего опасного, - слабо возразил
Юрка. – Алина прекрасно живёт, работает, она обыкновенная… просто
не чувствует боли, вот и всё.
- Пусть Алина живёт, как хочет, -
перебила его мать. – А эта болезнь – это не просто «не чувствует
боли». Я не желаю, чтобы мой внук однажды сломал ногу и не
почувствовал этого. Или обжёгся до кости, и этого не заметил.
Нельзя ставить жизнь будущих детей под угрозу, Юрий. Ты знаешь, что
у людей с таким заболеванием предрасположенность к умственной
отсталости? Хочешь, чтобы твои дети были умственно отсталые?
- Мама!.. – жалобно и как-то
пискляво протянул Юрка.
- Сейчас ты пойдёшь к ней и скажешь,
что никакой свадьбы не будет…
На этом я решила прервать разговор
любящей мамочки и сына, и вышла в коридор, остановившись на пороге
кухни.
Юрка и Вера Ивановна обернулись в
мою сторону. Впрочем, Юрка сразу же отвернулся, пряча глаза, и было
странно и немного смешно видеть, как взрослый мужчина – высокий,
под два метра, широкоплечий, красивый, с модной пышной прической
светлых волос, горбится и суёт руки в карманы брюк, словно
провинившийся мальчишка.
- Я всё слышала, Вера Ивановна, -
сказала я. Стараясь говорить спокойно. – Зачем вы так? Мы с вашим
сыном любим друг друга и несмотря на мою болезнь у нас всё будет
хорошо.
- Хорошо? – она нахмурилась. –
Хорошо для тебя, а не для Юрия. Таким, как ты, нельзя создавать
семьи и нельзя рожать.
- Вы так говорите, будто я совершила
преступление, - я всё пыталась поймать Юркин взгляд, но мой жених
упорно отворачивался.
- Ты совершила хуже, чем
преступление, - Вера Ивановна сделала шаг вперёд, будто пряча сына
за своей спиной, и Юрка с удовольствием спрятался, умудрившись
вместить свои сто восемьдесят пять сантиметров и сто килограммов
между мойкой и холодильником. – Ты обольстила моего сына, -
методично продолжала обвинять меня несостоявшаяся свекровь, загибая
пальцы, и это было уже совсем не смешно, - ты обманула его, ты
хотела поживиться за наш счет…
- Всё понятно, - перебила я её. –
Можно мне поговорить с Юрием?
Непонятно, зачем я собиралась с ним
говорить, если всё и так было ясно. Если бы Юрка по-настоящему
любил меня, то вёл бы себя иначе. Точно не прятался бы за мамочкину
спину.
А ведь он прекрасно знал, что я
страдаю от аналгезии, при которой человек совершенно не ощущает
боли. Конечно, Вера Ивановна права, эта болезнь – совсем не редкая
удача, как может показаться сначала. Это – проклятье. Хотя, не
понятно, за что я могла его получить. В сказке надо оскорбить
волшебницу или отказать в любви могущественному чародею, но в
реальной жизни нет ни тех, ни других, поэтому нет ответа на вопрос
– почему некоторые рождаются проклятыми.
