Я шла домой. Улыбалась прохожим, щурилась на солнце. Отворила
тугую и, наверняка, надсадно скрипящую дверь и вошла в сумрак
подъезда. Здесь было сыро, пахло кошками и, по сравнению с буйством
лета на улице, прохладно. Я зябко поежилась, по предплечьям
побежали мурашки и, нырнув за ворот рубашки, растаяли. Медленно
поднимаясь по ступеням на родной четвертый этаж, я вчитывалась в
надписи на стенах. Ленка любит Сашку. Не единожды, видимо, горячо и
трепетно. Ксюха шлюха. Незамысловато и в рифму. Во времена моего
отрочества здесь появлялись имена моих ровесниц. Сейчас они все
либо молодые клушки-мамочки, либо вечные студентки, бизнес-леди,
или просто прожигательницы жизни. Помню, они так забавно сердились,
устраивали разборки. Но если о них пишут, значит, они кому-то
интересны. Моего имени не появилось ни разу.
Дома меня никто не ждал. Бабушки не было со мной почти два года.
Она так переживала, что умрет до того, как я получу школьный
аттестат. Потом мечтала дожить до обретения мной профессии. Стала
было задумываться о правнуках, но, видимо, это нереально. Не
в этой жизни.
В квартире я не поменяла ничего. Так же лежали кругом вышитые
бабушкой салфетки. На кухне висел ее передник. Порой, проходя мимо,
я не в силах удержаться падала на пол перед ним и утыкалась в него
лицом. Я очень старалась не реветь, но, боюсь, за эти месяцы
передник уже просолился насквозь. Бабуля была для меня всем.
Смешная, родная, хлопотливая. Вечно боящаяся опоздать. Когда я была
маленькой, бывало, мы приходили к врачу за два часа до приема и
подолгу высиживали в коридоре, ловя брезгливые и жалостливые
взгляды окружающих. Зато ни разу не опоздали. Никогда.
Моя мама ушла из дома в свои восемнадцать. Ей, как и многим,
хотелось новой, красивой и яркой жизни. В отличие от тех многих ей
повезло. Она вышла замуж, и даже удачно. Жила в своей благополучной
жизни, отписываясь на родину открытками и отмечаясь редкими
звонками. А потом приехала. Позвонила в дверь, улыбнулась виновато
и ввела за руку меня. Сначала я испугалась. Бабушка бранила маму, а
та ревела. А потом я оказалась в бабушкиных объятьях и, признаюсь,
отъезд мамы восприняла очень легко, мне кажется, она даже
обиделась.
Я глухая. Ну и немая, конечно. Все звуки этого мира прошли мимо
меня. Я никогда не ходила в обычную школу. Ребята на детской
площадке меня сторонились. Я никогда не слышала, как звучит мое
имя. Не подумайте, я не жалуюсь. У меня было самое счастливое
детство в мире. Мы жили в мире книг. А это лучший мир из всех
возможных. В апреле мы переезжали на дачу и оставались там до
сентября. С упоением сажали цветы, часами бродили по лесу. Раз в
год бабушка со скандалом выбивала деньги из моих родителей. Папа
уже тогда ударился в политику, и скандал с ненужным ребенком ему
был ни к чему. И мы садились в поезд и ехали путешествовать.
Объехали все золотое кольцо, ездили на наше побережье и в Грузию,
посетили обе столицы, Таллин, Прагу.
А в более сознательном возрасте я познакомилась с Таней. Это моя
единственная подруга. Сейчас мы немного отдалились, у нее семья и
маленький ребенок. Я не завидую ее счастью, мужчины для меня
существа с другой планеты. Но когда я держу на руках ее маленькую
дочку, утыкаюсь носом в ее кудряшки, горькая зависть затапливает
меня с головой. Обычно я быстро беру себя в руки, не позволяя себе
погрузиться в эту пучину, но осадок остается. Я решила, что детей у
меня не будет. Мне не найти мужчины, с которым я могла бы прожить
жизнь, а рожать одной – это безответственно.
Именно поэтому я сознательно от Тани отдалилась. Прихожу на
праздники, иногда цепляю выходные. Дарю Настеньке игрушки и
нарядные платьица и смотрю, как она смеется. А вечера провожу одна,
в привычной тишине своего маленького мира.
