Майор Япончик сидел в своем кабинете, приглаживал бакенбарды и тупил в смартфон. Точнее решал детективную задачку про инспектора Варнике. После того как он один раз кликнул на невесть как залетевшую ему картинку с инспектором в клетчатой кепке и с неизменной трубкой во рту, мобильник стал подсовывать ему эти задачки регулярно. На этот раз на картинке было изображено пять человек, стоящих в очередь на посадку в самолет. В сопроводительном тексте сообщалось, что поступил сигнал о том, что на рейсе, отправляющемся на Аляску, среди пассажиров есть преступник, собирающийся угнать самолет.
Вдруг заиграла мелодия «наша служба и опасна, и трудна…», а на экране высветился вызов: «Олег Ф. – Горнилицы». Хотя Олег, прирожденный авиатор и уже много лет совладелец аэродрома в Горнилицах, был старым приятелем Япончика, виделись и созванивались они нечасто. Так что, скорее всего он звонил по делу.
– Палыч, привет, как служба? По-прежнему и опасна, и трудна?
– Да как будто вовсе не видна… Привет.
– Значит, я правильно попал. Приезжай в Горнилицы. Сразу же станет заметнее. У меня пилот умер.
– Тогда ты явно попал! Но я же не священник, Олег.
– Я серьезно. Можешь взять это дело себе? В долгу не останусь. На девяносто девять процентов никакого криминала, но, сам понимаешь, любая смерть в аэроклубе – это такой лакомый кусок для прессы, чтобы раздуть кадила, и для Минтранса, чтобы гайки закрутить.
– Тогда звони по телефону приемной, а я попробую перехватить звонок. Благо вряд ли найдутся еще добровольцы ехать в Горнилицы, да ещё в такую нелетную погоду, и в понедельник.
– Спасибо, Палыч. За мной не заржавеет. До встречи.
Пал Палыч Япончик, сорокапятилетний руководитель небольшой опергруппы в следственном комитете Санкт-Петербурга, имел орлиный нос и глубокую ямочку на выступающем вперед подбородке. Если бы у него была короткая стрижка, то вполне мог бы сойти за безжалостного тирана, но довольно длинные кучерявые волосы, пышные усы и длинные бакенбарды делали лицо майора по-домашнему уютным и добродушным. В его опергруппе было два молодых двадцатипятилетних лейтенанта: Ян Смоленский и Инна Корбут, сразу же и безоговорочно получившая от коллег прозвище Инь.
Начальнику опергруппы было не положено, да и не по рангу отвечать на входящие звонки по общей линии, но чего не сделаешь ради старого товарища.
***
Когда красный Мустанг Япончика заехал на парковку аэродрома, там сиротливо стояли старый Ниссан Патрол цвета хаки, новенький оранжевый китайский Танк 300 и машина скорой помощи.
– Похоже, мы опередили Олега, – сказал Япончик, не увидев на парковке его Гелендваген.
После беззастенчивого разгула бабьего лета в последние выходные сентября понедельник встретил Петербург промозглой сыростью и серой дымкой. Небо затянули тяжелые тучи готовые вот-вот прорваться и обрызгать мелким моросящим дождем как тех кто остался во вчерашнем летнем наряде, так и тех кто предусмотрительно оделся по-осеннему. К середине дня холодный дождь таки прорвал набухшие от влаги тучи и, и словно слезами о прошедшем лете, неустанно забарабанил каплями по крышам домов и заполнившим дороги автомобилям.
Было неохота вылезать из уютного салона, но Япончик и Инь ступили на скользкую размокшую землю и зашагали к одноэтажному зданию. Инь, стройная миниатюрная брюнетка, оптимистично не поменявшая летние в сеточку кроссовки, задала вопрос скорее небесам, чем шефу:
– А что такая погода считается лётной?
В просторной комнате отдыха и одновременно зале ожидания вылета стояло несколько обшарпанных столов. Справа у стены находилась буфетная стойка, в в дальней от входа стене было несколько дверей во внутренние служебные помещения.
