— Помогите!
Мой истошный крик теряется среди шума ночной улицы: резкие звуки
автомобильных клаксонов, смех пьяной толпы на углу у бара, громкие
басы музыки, что рвется из дверей ночного клуба на втором
этаже.
Свет фар, огни светофоров, вспышки неоновых вывесок ослепляют
меня.
В тонкой ночной сорочке мне холодно, а под грязными ногами
чувствую мокрые липкие окурки и ледяные лужи.
Я оглядываюсь.
Я вижу его глаза. Жестокие, пристальные и светло-серые, как
отблески стали.
Идет среди других людей, который с недоумением оборачиваются на
меня и уголками губ усмехается.
— Нет! — верещу я, когда слышу его голос в голове, который
обещает мне, что я пожалею о своей наглости. — Помогите!
“Я оттрахаю тебя во все твои дыры”
— Помогите! — я кидаюсь к полному мужчине в черной кепке и
дергаю его за рукав куртки. — Умоляю!
Он меня отталкивает:
— Отвали, чокнутая!
Я падаю в лужу. Чувствую резкую боль в коленях, но вновь
вскакиваю. Меня опять чьи-то руки отталкивают, а прокуренный голос
недовольно вздыхает:
— Пьяная, что ли?!
Захлебываясь слезами, бросаюсь в сторону стеклянных дверей, за
которой меня встречает тесная ночная закусочная с тремя маленькими
столиками и высокой обеденной стойкой у окна.
В нос бьет запах прогорклого масла, дешевых сосисок из сои и
старой горчицы. Глаза обжигает яркий люминесцентный свет у
потолка.
“Будешь визжать как последняя сука в течке”
— Помогите! — кидаюсь к стойке за которой бледнеет пузатый и
усатый мужик в заляпанном фартуке. — Спрячьте меня!
Я не в себе.
Я не совсем понимаю, где нахожусь, и мой инстинктивный страх
перед жестоким хищником, который лениво следует за мной, выжигает
мозги.
Я бросаюсь за стойку, сажусь на корточку у ног шокированного
мужика и обхватываю колени руками.
Всхлипываю.
Пялюсь на дверцу небольшого холодильника, который вместе со мной
спрятался под стойкой.
“Я твой запах чую, щеночек”.
Я вскрикиваю и вскакиваю на ноги, когда звенит колокольчик над
входной дверью грязной ночной забегаловки.
— Вот ты где, — бархатный смех бьет по голове электрическими
разрядами, и я с криками кидаюсь на кухню через скрипучие жирные
двери.
Я подскальзываюсь на лужице кетчупа, к которому прилипла веточка
вялой петрушки. Меня резко ведет назад, правую ногу я с криком
вскидываю вперед в попытке сохранить равновесие.
Я падаю плашмя на спину, но успеваю напрячь шею, и моя голова не
касается пола. Она замирает в сантиметре от скользкого кафеля,
который покрыт тонким слоем жира или масла.
Надо мной замирает темная широкоплечая тень.
Я не вижу лица.
Я вижу лишь глаза, которые будто светятся стальными бликами.
— Ты такая неуклюжая, — низкий голос вибрирует превосходством. —
И вся грязная, как свинья.
Я вскрикиваю. Переворачиваюсь на живот, а после пытаюсь вскочить
на ноги, но могу подняться лишь на четвереньки.Воздух сгущается.
Мне тяжело дышать, и я не чувствую ни рук, ни ног.
— Нет, — сипло шепчу я, — прошу…
Ползу по кафели мимо разделочного стола стойки с мойкой. Слышу
хруст под ладонью. Я раздавила таракана.
— Очаровательный вид, — неторопливо шагает за мной.
Я замираю у высокого холодильника, и понимаю что моя ночнушка не
прикрывает мою попу и киску, и я чувствую этот темный горячий
взгляд на моей промежности.
Хватаясь за нижнюю дверцу холодильника, который громко и зловеще
гудит, я все же встаю на нетвердые ноги, который вновь
подкашиваются от хриплого смеха.
Приваливаюсь к холодильнику и кошусь на того, кого я обязана
называть хозяином.
Брюки со стрелками, черный ремень с серебряной пряжкой и белая
рубашка, которая натянута на мощной груди и мускулистых плечах.
Рукава рубашки закатаны, и на сильных предплечьях выступают
синеватые вены, которые сигнализируют мне, что Хозяин в
бешенстве.
