— Вот чё-ё-ё-р-т… — шепчу, пытаясь
открыть глаза, но в висок ударяет острая боль.
Что-то тяжёлое и очень горячее давит
на спину, горло раздирает от жажды…
Где я?
— М-м-м...
Боже… я что, не одна?
Тело встряхивает паника, когда
приоткрываю глаза и оглядываю светло-серую комнату, окно с криво
опущенными жалюзи и холостяцкий бардак, среди которого узнаю своё
вчерашнее платье и два красных колпака Санта-Клауса.
— Вот… чё-ё-ё-р-т… — выдыхаю
рвано.
Скидываю с себя мужскую руку,
которая весит тонну, и, приоткрыв второй глаз, заглядываю под
тонкое одеяло.
— Вот ЧЁРТ!
Под одеялом на мне только
микроскопические трусы, состоящие из трёх чёрных полупрозрачных
верёвочек. И всё!
То, что они на мне, приносит
секундное успокоение.
Вряд ли я стала бы надевать трусы,
после… после…
Нет… я не могла этого сделать ТАК. С
НИМ! Потому что я точно знаю, кто сейчас лежит в постели рядом со
мной.
С опаской оглядываюсь через плечо к
телу, которое мирно дышит, распластавшись на второй половине
кровати. Из подушки торчит всклокоченная светловолосая голова.
Бицепс заброшенной на неё руки украшает тату в виде одетого в
скафандр Юрия Гагарина.
— О, мамочки… — зажмуриваюсь.
Скатившееся на пол одеяло являет мне
скульптурный голый зад, который моя память не сможет вытравить
никогда!
Тихий храп заставляет поморщиться.
Протянув руку, прикрываю упругие мужские ягодицы одеялом и кусаю
губы. Спускаю ноги на пол и, прижимая руки к голой груди, быстрым
шагом иду к креслу, выхватываю из вороха вещей своё платье. Мятое и
жутко блестящее. То что нужно для раннего утра на Манхеттене!
Часы на моём телефоне показывают
восемь утра.
Стараясь не смотреть на кровать,
одеваюсь, с ужасом замечая на подоконнике чёрные боксеры, будто
кто-то… сорвал их с хозяина, как и футболку, которая…
— Ма-ма… — закрываю руками лицо,
продолжая осматривать комнату в просвет между раздвинутых
пальцев.
Моего лифчика нигде не видно. Как и
моих чулок, а моё пальто кучей свалено на полу у входа, как и
пальто Алекса Немцева.
Как я могла это допустить?!
Самое ужасное заключается в том, что
я ровным счётом ничего не помню! Ничего не помню, начиная с того
момента, как мы вошли в его любимый бар через три квартала
отсюда.
Отыскав свои ботфорты, обуваюсь и,
схватив пальто, бесшумно выскальзываю из его квартиры, тихо прикрыв
за собой дверь.
Шум сумасшедшего Нью-Йорка
обрушивается со всех сторон, как и его запахи. Мужчина с собакой на
поводке кричит мне: «Крейзи?» — потому что я чуть не снесла его с
ног. Шарахаюсь от странного фрика с дредами и в шапке Санта-Клауса,
пытаясь вспомнить, как называется мой отель.
Количество звукового шума поражает,
как и высота зданий вокруг. Как и то, насколько мягкая здесь
температура, хотя до Рождества осталась всего пара дней!
Здесь всё непривычное, но мне
нравится. Когда-то Алекс сказал, что этот город мне понравится. Это
было год назад, когда мы виделись в последний раз.
Поймав жёлтое такси, прыгаю внутрь и
тут же открываю свой телефон.
Все социальные сети кристально
чисты, как и мессенджеры. Висит только одно непрочитанное сообщение
от мамы, которое я решаю посмотреть позже, когда моя голова
перестанет гудеть и лопаться от ужаса.
Мелькающие за окном картинки знакомы
настолько хорошо, будто я родилась на Манхэттене, а не сошла с
самолета вчера утром примерно в это же самое время. Знаменитые
здания и панорамы. Шашки такси, улицы, флаги…
Прижимаюсь лбом к холодному стеклу и
медленно выдыхаю, прикрыв глаза.
Мне было восемь, когда я увидела
Алекса Немцева впервые. Ему было тринадцать, и он был вундеркиндом.
Наши семьи уже много лет дружат, а теперь мы вообще почти
родственники, потому что моя сестра замужем за его дядей, а мой
отец крестил его двадцать три года назад.
