Меня зовут Алиса Уитмур и я знаю, что значит оказаться в месте, где реальность и фантазия переплетаются до неразличимости. Где страхи принимают обличье кукол, а время течёт странно – словно нити, которые связывают всё вокруг, рвутся и снова затягиваются.
Эта история о том, как я шагнула в Кукольную комнату, встретила тех, кто потерялся там до меня, и как мы вместе боролись с тем, что хочет нас сломать и забыть.
Я приглашаю тебя войти в мой мир. Пожалуйста, будь осторожен, иногда прошлое может быть страшнее любого кошмара. Но если ты готов пройти этот путь вместе со мной, знай, что в темноте всегда есть свет, и его нужно только найти.
– Алиса
Когда мама сказала, что мы переезжаем, я не расплакалась, требуя объяснений. После смерти папы в нашем доме стало тихо, будто всё живое ушло вместе с ним. Мама почти не разговаривала со мной, а если и говорила, то всегда коротко, будто торопилась спрятать все чувства куда-то подальше.
Я тихо стояла, с опущенными плечами, в дверях квартиры, где прошло всё моё детство. Я наблюдала, как вещи исчезают одна за другой: коробка с посудой, сумка с одеждой, мамины аккуратно сложенные альбомы. На полу остался только след от ковра и потерянная пуговица.
Пустота комнаты давила. Она дышала сквозняком из распахнутого окна, эхом пустых стен, тихим шелестом штор. Мама стояла у стола и медленно, почти ритуально, протирала кожаную папку с документами. Казалось, каждый её жест был заранее отрепетирован. Она всегда так делала, когда пыталась спрятать волнение.
– Пансионат «Грейхолл», – произнесла она, не поднимая глаз. – Там будет… спокойнее.
Она часто выбирала такие слова: «спокойнее», «удобнее», «временно». Но я уже умела различать её интонации. За этой кажущейся заботой всегда пряталось что-то другое. Она выбрасывала прошлое так же, как старый ковер, который уносили не потому, что он стал плохим, а потому, что больше не подходил для новой жизни.
Я не смотрела на часы, просто сидела, вжимаясь в спинку сиденья, и ощущала, как дорога растягивается, словно не хочет заканчиваться. За окном пейзаж постепенно терял очертания. Изчезали знакомые улицы, витрины и автобусные остановки.
Дальше начинался лес – бесконечный, на первый взгляд. Деревья стояли стеной, густые, зелёные, словно выстроенные нарочно, чтобы скрыть за собой всё остальное. Чем дальше мы уезжали, тем тяжелее становился воздух. Он медленно заполнял салон, просачивался под кожу, и с каждым километром я ощущала его всё сильнее – будто на меня один за другим набрасывали плотные, тяжёлые слои ткани.
Когда мы наконец свернули с дороги и въехали на территорию пансионата, солнце уже клонилось к закату. Последние лучи скользили по земле, цеплялись за стволы деревьев, отражались на крышах. В этом мягком свете «Грейхолл» выглядел не просто старым, а усталым и истощённым. Фасад местами потемнел и покрылся трещинами, напоминая высохшую кожу. Крыша просела, а мутные тусклые окна выглядели как глаза, давно утратившие интерес ко всему происходящему.
Мама первой вышла из машины, аккуратно поставила сумку у ног.
– Это всё временно, Алиса, – тихо сказала мама, словно старалась убедить не только меня, но и себя.
Я ничего не ответила, просто кивнула, не поднимая взгляда, потому что здесь даже слово «временно» переставало что-либо значить. Даже если мы уедем, что-то всё равно останется.
Нас встретила женщина с лицом, будто вытканным из складок времени. Миссис Григгс, хозяйка пансиона, говорила быстро, но вежливо – как человек, который боится замешкаться.
– Ваша комната на втором этаже, северное крыло, – сказала она, передавая маме ключ и невольно понизив голос. – Только… пожалуйста, не трогайте чердачные замки.
