Сознание всплывало медленно, как старая картина из глубин памяти, преодолевая вязкое сопротивление непробудного мрака. Не спеша, мучительно. Первым, что коснулось её пробуждающегося «я», была не мысль, а свинцовая тяжесть. Немощь, обволакивающая каждую клеточку, непривычная и унизительная, словно тело, слишком долго пролежавшее в складках времени, закостенело, окаменело. Каждая мышца отзывалась глухой, настойчивой ломотой. Воздух висел неподвижно, спёртый, густой, насыщенный запахом озона – резким, как после близкого удара молнии, – смешанным с едким, холодным дыханием металла, маслянистой пылью и чем-то неуловимо старым, почти затхлым. Запах запустения, запах медленной смерти звездолёта, давно переставшего бороздить просторы, заброшенного на краю всех мыслимых карт. Холодная, ребристая, словно чешуя решетка палубы впивалась в щеку, оставляя призрачный, болезненный отпечаток, сливающийся с общим ощущением окоченения. В вышине, в перфорированном металле потолка, тускло, с перебоями, мерцали аварийные светодиоды, подобные угасающим звёздам в искусственном небе, готовым погаснуть навсегда. Их неровный, прерывистый свет отбрасывал на стены призрачные, пляшущие тени – длинные, искаженные силуэты трубопроводов и заклёпок, безмолвные свидетели её возвращения из небытия.
И тогда её накрыло волной. Не просто отсутствие звука – где-то вдалеке, словно отсчитывая вечность, монотонно капала вода, падая в металлическую ёмкость с глухим, отчетливым, одиноким стуком, разрывающим тишину как раскалывающееся стекло. Переборки старого корабля, скрипя под незримой нагрузкой веков и гравитационных напряжений, стонали, как усталые кости великана, сопровождая каждый скрип протяжным, низким гулом. Где-то в вентиляционных шахтах, глубоко в чреве судна, гудело что-то слабое, пытаясь вдохнуть жизнь в застоявшийся воздух, создавая лишь жалкий, надтреснутый фон, подчеркивающий мертвенность. Нет. Истинная, леденящая душу тишина была внутри. Глухая, бездонная, леденящая пустота, зияющая там, где прежде кипел целый океан данных, команд, анализа, связи. Где шелестели невидимые крылья тысячи каналов, где мгновенно откликались на малейший всплеск мысли знакомые присутствия – голоса систем десятков имплантов, подключённых через нейроинтерфейс. Теперь – космический вакуум. Абсолютное молчание после оглушительной, всепоглощающей симфонии войны. Тишина, оглушающая своей чудовищной, противоестественной полнотой. Тишина, в которой затерялось эхо её собственного существа, как крик в межзвёздной пустоте.
Паника. Холодная, липкая, поднимающаяся из самого нутра, из тёмных уголков сознания, где прежде царил ясный, неумолимый порядок логики. Она инстинктивно, почти рефлекторно, попыталась коснуться мыслью нервной системы корабля – протянуть незримую нить к его сердцу, к главному компьютеру, к сенсорам внешнего контура. Ожидая привычного потока статусов, тактической карты, показателей жизнеобеспечения. Ничего. Только глухой, непроницаемый чёрный бархат небытия, поглощающий мысль без следа. Попыталась прислушаться к собственному телу, вызвать его скрытые резервы, адреналиновые коктейли, нейронные ускорители, кибернетические усилители – в ответ лишь гулкая, безответная пустота. Её внутренние спутники, её незримые соратники, неотъемлемая часть её самой, что всегда была начеку, готовая к действию в наносекунду, – все погрузилось в сон. Глубокий, непробудный, каменный сон. Они не отвечали. Она была отрезана. Обезоружена до состояния первобытной хрупкости. Беспомощна, как новорождённое существо, внезапно выброшенное в ледяную, пустоту открытого космоса.
Контроль… Где же контроль? – пронеслось в голове, отзвук навязчивой, вросшей в плоть и кровь привычки, ставшей рефлексом самого существования. Он должен быть! Должен! Без него она была никем. Ничем.
