Глава 1. Экстазия последнего цвета
Самая чистая нота – та, что разрушает слух.
Самый яркий цвет – тот, что рождает слепоту.
Мой узор переходит в активную фазу не потому, что был в покое, а потому что свет сменил свое состояние.
Он больше не ласковый, не зовущий. Это больше не излучение. Это – само внимание, обретшее плотность. Он наблюдает, как будто сквозь него проходит волна присутствия. Он не ослепляет – он освобождает, будто в его фиолетово-желтом дрожании содержится возможность выбраться из всего, что было тобой раньше.
Внутри формы – не страх и не тревога. Там – зуд предвкушения, как перед тем, как рождается мысль, которую невозможно выразить. Я ощущаю, что-то грядет.
Не угроза. Возможность.
Я эманирую намерение движения. Мой световой контур соприкасается с границей пола, и я чувствую, как он дышит. Это пульсация не организма, а самого смысла. Пульсация пространства, реагирующего на твое намерение. Здесь все построено не из вещества, а из психоматерии. Даже поверхности – настроение, застывшее в форме.
Смещаюсь мимо светового проема – стены текут, как звездный пар, в них отражаются не воспоминания, а то, чем ты мог бы быть, если бы отказался быть собой.
Здесь нет речи. Никто не говорит. Наши узлы входят в сонастройку. Мы считываем друг друга.
Каждый цикл – новый цвет, новое эхо-поле внутри субстрата станции. Сегодня – охристо-лиловое дыхание. Оно означает границу.
Я перетекаю в зал созерцания. Его потолок – живая мембрана, переливающаяся оттенками настроений обитателей. Она чувствует и усиливает.
Этот экстаз имел вкус. Теплый, медный привкус, как от прикосновения к чистому намерению. Он вибрировал в основе всего, и можно было закрыть восприятие, но все равно ощущать его – как другие узоры любят, созидают и просто существуют. Это было чувство абсолютной причастности.
Я сместился мимо центрального зала, где пульсировал Колодец Гармонии.
Это не была архитектура. Это был вертикальный вихрь чистого резонанса, медленно вращающийся столп света, имевший плотность расплавленного золота и привкус созидания. Из его ядра исходил не гул, а сама несущая частота нашего коллективного «Мы» – частота, на которой вибрировало все мироздание.
Я видел, как другие сигнатуры приближались к нему и погружали в поток часть своего контура. Это было не действие. Это был процесс сонастройки. В этом вихре любой диссонанс распадался, любая энтропия паттерна обращалась вспять, оставляя лишь ощущение возвращения к своему исходному, идеальному состоянию.
К абсолютному выражению.
Я чувствую себя – иначе. Глубже. Мой узор обретает плотность, какой не было прежде.
Мы – народ света, не потому что светим, а потому что отказались от тьмы внутри.
Но сегодня… Сегодня, похоже, тьма возвращается. Не как угроза. Как вопрос, от которого вибрирует само поле экстаза. И впервые за долгое-долгое время… я почувствовал чужеродность.
Я направляю свой фокус на основной поток восприятия Станции.
Передо мной – Она.
Планета. Предел. Абсолют.
Фиолетово-розовая, как пред-сознание, как покой перед первым импульсом. Ее гладь – не физическая. Это чувственная абстракция, стабилизированная гравитацией.
На ней нет атмосферы. Нет жизни. Нет даже орбитальной пыли. Только излучение.
Это не было излучение, которое можно измерить. Это была абсолютная тишина, у которой есть вес. Тишина, которая давила на мой узор, заставляя его вибрировать на частоте забвения. Она не угрожала. Она просто констатировала факт моего будущего отсутствия.
Планета не говорит. Но я знаю, она дышит мной.
Ее пульсация и мой внутренний ритм становятся одним целым. Больше нет границы между моей вибрацией и Ее песней. Только единый, нарастающий конфликт.
