Что мне снег, что мне зной,
Когда мой гроб придавлен плитой.
Напевала я эту милую песенку, вжимая в мраморные плиты грязную тряпку. Пол в восточной части замка был таким же скользким и подлым, как характер моей драгоценной мачехи. Каждый раз, стоило мне отвлечься, он тут же собирал пыль в углах, как придворные интриганы копят компромат.
Что мне снег, что мне зной,
Когда мой гроб…
Со стороны сада послышалось шуршание крыльев. На резной подоконник открытого окна уселись три ворона. Шесть глаз-бусинок уставились на меня с интересом. Я продолжила водить тряпкой, а они сидели и слушали. Один, самый наглый, каркнул так, будто поперхнулся. С его крыла слетело черное перо и плавно опустилось на только что вымытый, скучающий без грязи пол.
О, спасибо! Для моего амулета пригодится.
Я схватила подношение и сунула в карман застиранного платья – серого, бесформенного, идеально скрывающего все, что могло бы заинтересовать кого-то с бьющимся пульсом. Смахнув со лба пот, я выжала тряпку в ведро с водой, ставшей мутной, как мои мысли.
Пожалуй, я выросла именно такой, как мечтала покойная матушка, испустив дух и даруя мне его взамен. Кожа – белая, как первый снег, губы – красные, как только что пролитая кровь, волосы – черные, как эбеновое дерево. Правда, есть нюанс… Вместо того чтобы восседать на троне в шелках, я прислуживала в замке, драя полы. И пела птичкам песенки своим нежным голоском. Ненавидела это, но закрыть рот было выше моих сил.
Что мне снег, что мне…
– Что за чудесное пение? – раздался рядом мужской голос. – Хоть песня и… своеобразная.
Я мгновенно юркнула в глубокую нишу, где обычно стояла безобразно дорогая ваза с еще более безобразными засушенными цветами. Вазу, к счастью, унесли мыть, и мое укрытие было идеальным.
Из-за угла вышел незнакомец. Писаной красоты, если, конечно, вам нравятся златокудрые юноши с челюстями, способными раскалывать орехи. На нем был камзол, расшитый изящными узорами, и отороченный горностаем плащ. Да это же принц Стоян из соседнего королевства! Тот самый, что, по слухам, приехал ко мне свататься. Какой наивный…
Он остановился посреди коридора, оглядываясь. Его взгляд скользнул по моему ведру, задержался на нем с легким недоумением, будто принц видел такую диковинку впервые. Потом Стоян прошелся туда-сюда, явно что-то высматривая. Я сжала мокрую тряпку так, что с нее закапало на пол.
Вот и чего же ты топчешься по только что вымытому, а? Сейчас наступишь в лужу, поскользнешься, расшибешь свою кудрявую голову, и кто потом будет оттирать кровь? Само собой, я!
В этот раз мне повезло. Он аккуратно переступил через лужу, еще раз окинул коридор пустым взором и, так никого и не обнаружив, удалился тем же путем, каким пришел.
Я выдохнула. И тут же принялась зачищать оставленные им на идеально чистом полу следы. Проклятые сапоги с узкими носами всегда оставляли самые уродливые отпечатки.
Интересно, о чем он будет говорить с королевой, моей мачехой? Наверняка станет упрашивать отдать за него мою венценосную персону. Сомнительная затея. Ведрана скорее сама выйдет за него замуж, хотя ей уже под… ну, в общем, давно не восемнадцать. Но мне-то какая разница? Я все равно не услышу их разговора. У меня в замке увлекательная жизнь в роли поломойки и по совместительству певчей канарейки.
Я как раз принялась за особенно въевшееся пятно, вероятно оставленное кем-то из придворных, пролившим вино с особым цинизмом, когда ко мне подошел лакей королевы.
– Ее величество желает тебя видеть, – буркнул он, глядя куда-то мимо меня. – В приемном зале. Немедленно.
Не к добру это…
Я отставила ведро в угол и поплелась в приемные покои – по темным узким коридорам, которыми ходили слуги. Пробравшись по задним лестницам, просочилась в тронный зал через неприметный черный ход. Мачеха восседала на троне из черного дерева. Она была облачена в платье цвета ночной грозы, усыпанное лиловатым жемчугом. Выглядела ослепительно, ценителей прекрасного мог смутить разве что легкий налет жестокости вокруг слишком уж тонких губ.
