Тишина зала заседаний Совета Земли была густой, натянутой, как струна перед разрывом. Воздух, очищенный до стерильной прохлады, казалось, вибрировал от подавленных страстей. На гигантской голограмме в центре зала плавала Океания – аквамариновый шар, опоясанный сиянием ее колец. Рядом – уродливый, покрытый шрамами серпик Цербера, напоминание о цене, заплаченной за этот контакт.
У трибуны стояла Ирина Петрова. Ее фигура в строгой адмиральской форме была непоколебима, но в глазах, устремленных на собравшихся советников, плескалась усталость, выстраданная в ледяном аду спутника. Ее голос, низкий и уверенный, рассекал тишину, словно клинок.
«…и потому любые попытки ограничить взаимодействие с Силуанами, ввести квоты на обмен или, того хуже, объявить мораторий на новые миссии, являются не просто ошибкой. Это предательство. Предательство памяти двадцати трех членов экипажа «Гармонии», отдавших жизни за то, чтобы этот мост между мирами был построен. Предательство будущего, которое они нам подарили.»
Скамьи советников молчали. Одни кивали, другие отводили взгляд. Но в первом ряду, в тени от гигантской голограммы, сидел человек, чье молчание было красноречивее любых слов. Доктор Артур Векслер. Бывший академик, ныне – идеолог и глава могущественного движения «Ковчег». Его лицо, испещренное морщинами интеллектуального напряжения, оставалось невозмутимым, лишь тонкие губы слегка подрагивали, будто от прикосновения к чему-то горькому. Он внимательно изучал ногти, не удостаивая Петрову взглядом.
Слово взял его протеже, молодой, яростный оратор Юрий Зимин. Он вскочил с места, его голос, резкий и пронзительный, контрастировал с баритоном Петровой.
«Капитан Петрова говорит о предательстве будущего. Но что есть будущее, если его строить на пепелище наших ошибок?» Он указал на голограмму, где теперь маячили силуэты гибнущей станции на Европе-2. «Мы не отвергаем подвиг экипажа «Гармонии». Мы скорбим вместе с вами. Но именно чтобы их жертва не была напрасной, мы должны остановиться! Остановиться, пока не стало слишком поздно! Мы принесли им наши технологии, а в ответ получили биологический пожар, пожирающий наши колонии! Разве это та благодарность, которой мы ждали?»
Петрова сжала кулаки. Она видела, как слова Зимина, облекающие страх в тогу заботы о наследии погибших, падают на благодатную почву. Она видела, как взгляды советников теряют уверенность, обращаясь к спокойной фигуре Векслера.
Векслер медленно поднялся. Он не подошел к трибуне. Его тихий, размеренный голос, усиленный микрофонами, заставил зал затихнуть еще больше.
«Капитан Петрова совершила подвиг. Это бесспорно. Она и ее команда, – его взгляд скользнул по стоящим позади Петровой Марку и Лене, – проявили невероятное мужество. Но героизм – плохое основание для долгосрочной политики.» Он сделал паузу, давая словам осесть. «Мы пытаемся навязать галактике нашу этику, наш страх, нашу жажду контакта. Но что, если их этика иная? Что, если их «добро» для нас – яд? Инцидент на Европе-2 – не злой умысел. Это… несовместимость. Экологическая и этическая. Мы – чужие друг для друга в самой основе. «Ковчег» предлагает не уничтожение моста. Мы предлагаем… дистанцию уважения. Контролируемый, минимальный обмен. Полное невмешательство в развитие Силуан, чтобы дать им шанс остаться собой, а не стать нашим бледным подобием или нашей жертвой. Чтобы наш следующий «подарок» не стал для них последним.»
Его слова повисли в воздухе, холодные, обволакивающие сознание ледяной логикой не страха, а иной, чужеродной ответственности. Петрова понимала – они проиграли этот раунд. «Ковчег» использовал трагедию Европы-2 как идеальное доказательство своей правоты.
