За дверью трое. Я знаю одного —
того, кто колотит в дверь, требуя открыть её. Остальных не знаю.
Возможно, лучше никогда этого не узнать.
— Открой немедленно, Аня!!!
“Не открывай!” — шепчет женщина
рядом и сжимает плечо.
Краска свисает со стен лохмотьями, я
смахиваю рыхлую, махровую от пыли паутину, давно покинутую пауком,
и касаюсь двери, ощущая под ладонью вибрацию от ударов
кулаками.
— Мы выберемся, не бойся! —
успокаиваю женщину, а сама озираюсь. Старое трюмо, на запыленной
поверхности зеркала кто-то нарисовал сердечко. Снимаю топик,
обматываю им руку и со всех сил разбиваю стекло. Огромный осколок —
то, что надо.
— Да мать же твою! Открой эту
чёртову дверь!
Я киваю женщине, она в полумраке
нащупывает ключ в замочной скважине, поворачивает его и отступает в
тень. А я бесшумно кидаюсь на человека, появившегося на пороге,
занеся длинный и острый осколок.
Целюсь в шею, я же быстра и подвижна как кошка.
Но вошедший первым перехватывает мою руку, умелым ударом
выбивает стекло и толкает меня в глубину комнаты. Зашедшие за ним
тут же бросаются ко мне.
Одну руку мне заламывают за спину, вторую вытягивают, и вот уже
тонкая игла входит в вену. Я впиваюсь в кого-то зубами и, пока есть
силы, пытаюсь отбиваться ногами. Это не длится долго.
Приходит тишина. Слышу лишь буханье собственного пульса в ушах,
тяжёлое дыхание и шорох тех, кто приходит в ночи на запах
страха...
Вижу только тёмный силуэт впереди.
— Аккуратней с ней.
— А ну стоять, цыпа!
C испугом оборачиваюсь и прижимаю к груди папку с документами.
Босс с утра встал не с той ноги, и сейчас брови, сдвинутые на
переносице, грозили всему офису ракетами с ядерными боеголовками.
Хотя теплилась надежда, что босс сегодня не будет поливать огнём, а
просто сожрёт поедом.
— Ко мне в кабинет, живо!
Киваю и юркаю в приоткрытую для меня дверь. Чувствую как горят
щеки, а босс жестом предлагает мне сесть. Сам откидывается в кресле
напротив.
— Аня, объясни мне, с каких пор ты принимаешь решения, не
поставив меня в известность? — хмурится, смотрит строго.
Ему слегка за сорок, но виски только стали серебриться.
Чувственный изгиб верхней губы, ямочка на подбородке, жесткие
германские скулы, и неожиданно — длинные ресницы загибаются вверх.
У него необычный и красивый цвет глаз. Они кажутся чёрными, но
стоит в них отразиться свету, как становится заметно: они
темно-серые, как мокрый асфальт или низкие грозовые тучи.
Мне нравится его имя — Альберт. Но обращаюсь я к нему “мистер
Лаккара”. Соблюдаю субординацию.
Альберт всегда стильно одет, и пахнет от него дорогим
одеколоном, но эта дороговизна распространяется на всех его
сотрудников. Не жмотяра, и никто из офисных не жалуется на
зарплаты. Время от времени он выплачивает своим людям щедрые
премиальные: мы все должны выглядеть под стать своему боссу и
хозяину.
Я, впрочем, на премиальные не рассчитываю. Он меня кормит и
одевает, покупает мне ювелирные украшения, появляется со мной на
людях, берёт на важные переговоры, но между нами есть соглашение: я
не разговариваю без его разрешения, я прячу лицо под вуалью, и
никаких денежных вознаграждений.
Подумать только, вроде как цивилизованное общество, но у меня
нет никаких прав. По сути я — рабыня своего босса. На шее под
волосами штриховый код… Меня заклеймили как скот. Хорошо ещё, что
не пустили на органы. В стране, в которой я оказалась не по своей
воле, достаточно сойти с дороги в какое-нибудь поле, и потом следов
твоих никто не сыщет.
— Ты считаешь, что тебе всё с рук сойдёт за глаза твои красивые?
— жестко спрашивает мой босс. — Отвечай!
