Смерч, который накануне пронёсся над Берри, небольшим поселком
под Кингстоном, сорвав крыши у десятка домов и повалив сотню-другую
деревьев, не обошёл и новенькую ферму Наоми Паркинсон. Выкорчевал
несколько старых лиственниц на самом краю принадлежавшей ей земли,
но, по счастью, пощадил и яблоневый сад, и несколько просторных
левад, и — что совсем уж было расчудесно, — аккуратную конюшню на
пять-семь голов. Наоми, разглядывая поваленные стволы, в очередной
раз пообещала Господу посетить церковь в воскресение.
Но Господь, знавший, как отвести беду от недавно приобретенного
хозяйства в шестьдесят акров, за которое Наоми отдала все свои
сбережения, и пальцем не пошевелил бы, чтобы трава на широкой
лужайке перед домом росла помедленнее. Ничего не оставалось, кроме
как самой молодой женщине, нацепив наушники, сесть за руль
газонокосилки и попутно со смаком обругать полусонную чубарую
кобылу.
Позавчера, когда сирена — средство устаревшее, но проверенное
временем — оповестила жителей небольшого фермерского посёлка о
приближении смерча, Наоми, перекатываясь как утка, первым делом
попыталася завести лошадей в конюшню. В Берри, поселке недалеко от
Кингстона, торнадо было нечастым явлением, и Наоми всегда считала,
что в добротно построенном укрытии животные будут в безопасности.
Всех десятерых, приманивая овсом в ведре, Наоми успешно отловила в
леваде и развела по денникам. И только чубарая кобыла, перепуганная
сильным ветром, скрипом деревьев и звуками сирены, носилась как
безумная по полю и отказывалась приближаться к человеку.
— Твоя тупая башка стоила мне три тысячи! — закричала ей Наоми,
и ветер бросил ей в лицо колючие капли дождя. Небо стремительно
темнело, время от времени в клубящихся тучах проскакивала молния.
Низкие, как потолок в дешёвом мотеле, они, казалось, придавливали к
земле.
Краем глаза Наоми заметил мужскую фигуру, бегущую к нему от
дома. Он пытался раскрыть зонт на ходу, но спицы выворачивало, и
зонт становился похожим на сжатый рупор граммофона.
— Миссис Паркинсон! — крикнул ей мужчина решительно, пересиливая
шум дождя и ветра, и зонт наконец вырвался у него из рук. — Миссис
Паркинсон, даже не думай, что я и день с тобой останусь, если ты
сейчас же не отправишься в укрытие! Ты с ума сошла? На девятом
месяце коням хвосты крутишь!!
— Этой чёртовой дуре перебьёт позвоночник каким-нибудь падающим
деревом! — заорала Наоми и закашлялся. — Или током долбанёт, если к
«электропастуху» попрётся! Иди в дом, Оскар, я сама управлюсь!
– Остановись, говорю тебе! – рявкнул звучно Оскар. Эх, с таким
голосом ему бы в опере петь, но в Кингстоне театров не было:
простой тут народ.
Наоми, на ходу собирая тяжёлые от дождя волосы в тугой узел на
затылке, и не подумала останавливаться. Дойдя до ограды, сняла с
крючка недоуздок с лейцей и открыла ворота. Ну, переупрямишь её
теперь, как же! Оскар только махнул рукой. Не дав сделать и
нескольких шагов, подбежал к женщине и, обхватив за плечи, повернул
назад:
— Чёрт с ней! Пошли в укрытие. Подумай о ребенке, в конце
концов.
Наутро чубарая стояла у ворот как ни в чем не бывало. Целая и
невредимая.
Наоми притворно чихвостила её после этого ещё пару дней при
каждом удобном случае. Это уже становилось привычкой. Но на этот
раз, уже подведя тираду к тому, что думает о каждом предке,
упомянутом в родословной кобылы, она неожиданно вспомнила об
оставленной в коридоре сетке от мошкары. С утра чёрная мошка не
зверствовала, но через пару часов от неё никакого покоя не будет.
Досадливо хлопнув по колену, Наоми проворно для своего срока
спрыгнула с подножки газонокосилки и направилась к дому. Пара белых
гусынь вразвалку семенила от крыльца к пруду; заметив хозяйку, они
загоготали и захлопали крыльями.
