– Привет отпускникам! – стройный молодой мужчина спустился с
крыльца. – Папа, да отставь ты чемодан, никто не унесет. Лоси не
едят рубашки.
– Мои сожрут по закону подлости, – последовал ответ отца. –
Володя, есть холодный квас? Честно, я перепил экзотического,
хочется чего-нибудь нашенского.
Саша наблюдала за Володей, замечая и его бледность, и глубокую
складку между бровями. Она знала, чувствовала, как нелегко дался
брату тот месяц, пока отца не было рядом. Лосиноостровский*
коллапс* отнимал много сил, а Володя – всего лишь маг второй
ступени, мощи которого хватало только на то, чтобы удержать силовой
контур над парком.
– Тяжело пришлось? – изумительно изящная женщина подошла к
Володе и поцеловала в щеку. – Ну прости. Фрида задержала нас, ей
скучно одной в Шел-Ха*.
– Мам, да все в порядке. Я пока не иссох, – Володя обнял мать,
на миг прижавшись щекой к ее макушке. – Фрида все еще ругается как
сапожник?
– Хуже, Вовка, хуже, – отец присел на ступеньку крыльца. – Она и
Сашку научила.
– Сашенька, ты так и не выросла, но похорошела. Мексиканский
коллапс еще держится?
– Держится, – Саша улыбнулась, а Володя засмеялся в ответ и
этому было объяснение.
Сашина улыбка уже давно стала предметом шуток и бесконечного
умиления: отец называл ее лучезарной, мама – прелестной, а Лиза –
мимимишной. Володя даже не пытался как-то определить это явление,
просто улыбался или смеялся в ответ, вот прямо как сейчас.
Однажды брат попытался объяснить Саше, как она выглядит, когда
улыбается. Он мучительно долго подбирал слова, а потом просто
описал процесс: сначала Сашины брови удивленно поднимаются, глаза
становятся больше, вопреки всем законам мимики, щеки округляются,
на них появляются умопомрачительные ямочки, а губы складываются
так, будто она, Саша, только что съела ведро карамели. Володя
уверял, что ее улыбка может действовать безотказно на всех и
вся.
– А где Лиза? Она еще не развелась с тобой? – отец прислонился
спиной к перилам.
– Я здесь, Андрей Ильич, – очаровательная молодая женщина
появилась из-за угла дома, придерживая рукой большой живот. – И я
не развелась, не надейтесь. Анна Андревна, вы загорели как!
Сашенька, красавица!
Саша кивнула и отошла в сторонку, зная, что сейчас начнутся
объятия, возгласы, смех и сбивчивые, торопливые рассказы об отдыхе.
Еще сплетни, обсуждения и все то, что случается обычно в семьях
после разлуки. Сашенька суеты не то, чтобы не любила, но не могла,
не умела справиться со своей застенчивостью. Она держалась скромно,
стараясь быть незаметной, за что, к слову, ее любили пожилые люди,
называя ее поведение достойным. Не сказать, что это радовало ее, но
Саша знала о себе: за этой незаметностью она прекрасно скрывает
робость, которая мешала ей жить.
– Всем мыть руки и обедать! – мама окликнула и ровно так, как
делала это всегда и с той самой интонацией, которая знакома всем
детям без исключения: вроде бы забота, но на самом деле приказ,
нарушить который осмеливались только очень храбрые дочери и
сыновья.
– Пять минут, – отговорилась Сашенька.
– Оставь ее, Аня. Она устала, ей нужно побыть одной, – Андрей
Ильич взял жену под локоток и помог подняться по ступенькам. –
Уверен, что Лиза сотворила холодный свекольник. Жаркий август в
Москве. Не понимаю, зачем мы летали в Мексику, если и тут можно
обгореть и расплавиться.
– Андрюша, тут нет океана.
Саша не услышала что ответил отец: родители вошли в дом. Сама же
опустила голову, тоскливо оглядела лужайку перед усадьбой и
вздохнула.
– Муравьи, комары и липучая паутина, – уныло шептала девушка. –
За что мне это?
Сашенька леса не любила, тот отвечал ей взаимностью: загонял в
ее комнату пауков, приносил сухие еловые иглы, насекомых всех
размеров и форм, а помимо прочего, запах земли – въедливый и
стойкий. Саша знала, что ради всего этого люди отказываются от благ
цивилизации, уезжают в глухие места, но это было выше ее понимания.
Грязь, глина, натужный комариный писк и неприятное стрекотание
жуков виделись ей наказанием, но никак не раем земным.
