Новосибирск встретил рассвет тишиной. Город, обычно наполненный гулом магистралей и голосами тысяч людей, замер в предрассветной дремоте. Улицы, еще не тронутые первыми лучами солнца, лежали под слоем инея, словно природа решила на мгновение остановить время. Воздух был хрустально-прозрачным, морозным, обжигающим легкие при каждом вдохе. Зимний рассвет едва обозначил горизонт бледно-розовой полосой, растворяющейся в сероватой дымке. Окна спящих домов отражали это нереальное свечение, словно город притаился, затаив дыхание перед чем-то неотвратимым. В холодной, молочной дымке рассвета Метромост вздымался над Обью, словно стальной левиафан, уснувший на века. Его мощные бетонные опоры, скрытые испарениями реки, уходили вглубь темной воды, а ажурные арки пролетов терялись в призрачной пелене тумана, окутавшего спящий город. В предрассветной тишине, нарушаемой лишь редким воем сирены где-то вдали, мост казался монументом забытой эпохи – величественным и безжизненным. Ядовито-зеленые огни подсветки, обычно яркие и уверенные, сегодня мерцали тревожно и неровно, их отражения в воде расползались маслянистыми, болезненными пятнами. Они не освещали путь, а лишь подчеркивали непроглядную тьму вокруг, отбрасывая длинные, искаженные тени, в которых чудилось движение. Где-то в его нижнем ярусе, невидимые с берега, мчались первые поезда. Река, могучая и неспешная, казалась застывшей под ледяным панцирем. Туман клубился над ее поверхностью, как дым от гигантского костра, цепляясь за опоры коммунального моста и обвивая острые шпили бизнес-центров. Контуры зданий терялись в молочной мгле, превращаясь в размытые силуэты, будто нарисованные акварелью на мокрой бумаге. Где-то в вышине мерцали одинокие огни верхних этажей – словно звезды, забытые в этой земной пустыне. Казалось, сам воздух дрожал от напряжения, будто город стал декорацией к спектаклю, где вот-вот должен опуститься занавес. Город еще спал, лишь редкие машины пролетали по проспекту Лаврентьева, направляясь к Академгородку – островку науки среди сибирской тайги. Широкая магистраль, обычно забитая потоками машин, сейчас напоминала пустынную реку. Снег хрустел под колесами одиноких внедорожников, чьи фары резали темноту, как скальпели. Водители – заспанные, в помятых куртках – везли в багажниках ящики с оборудованием, термосы с кофе и невысказанные тревоги. А за чертой города, где проспект растворялся в сосновом бору, начинался Академгородок. Его лаборатории и институты, словно кристаллы кварца, вырастали из вековой тайги. Гигантские кедры, запорошенные снегом, стояли молчаливой стражей вокруг этого царства разума, где под белыми халатами бились сердца, готовые бросить вызов самому времени. Здесь, за стенами стеклянного здания с вывеской «Неогентек», группа ученых готовилась переступить черту, о которой человечество боялось даже мечтать. Здание «Неогентека» напоминало ледяной кристалл – острые грани, холодное сияние стекла, голубоватая подсветка, мерцающая сквозь туман. Внутри, в стерильных лабораториях, пахло озоном и сталью. Мониторы транслировали строки кода, а датчики гудели, как нервные цикады. Пятеро людей в белых халатах стояли вокруг установки, напоминающей гигантский кокон из титана и оптоволокна. Их лица были бледны под светом неоновых ламп.
– Протокол «Пангея» активирован, – голос доктора Елены Сорокиной дрожал, словно тонкая струна, готовая лопнуть от натяжения. Она стояла в центре лаборатории, ее стройная фигура отбрасывала тень на мерцающие стены. Свет голубоватых экранов играл на ее лице, подчеркивая морщинки усталости вокруг глаз и сжатые в тонкую линию губы. В горле першило – она не спала уже двое суток, но адреналин бился в висках, как крылья пойманной птицы.
