Детективное агентство «Утюг». Новый год в Потайном переулке

– Да ровнее ты держи!

– Я и держу!

– Да где ты держишь, если она криво висит! У тебя вообще глазомер есть?

Клим опустил руки и свирепо посмотрел на Еву.

– Знаешь что?

– Что?

– Сама вешай!

Клим ослабил верёвку; ему хотелось, конечно, грянуть луну об пол с размаху, чтобы во все стороны папье́-маше́ полетело. Но он осторожно опустил макет вниз, потому что был человеком взрослым и ответственным, не то что это инфантильное дитя кулис и софитов.

– Клим! Ну куда ты, Клим! А кто луну будет вешать?

Клим раздражённо фыркнул, спускаясь по лесенке. Сердце его кипело, и только стакан чая мог его успокоить.

На последней ступеньке он остановился.

Серое небо роилось крупными хлопьями снега, которые падали на гирлянды, протянутые от дома к дому, на вывески магазинов, на громады двух открытых сцен (их заканчивали собирать монтажники), на вагончики гримёрок, упрятанные за боковые порталы, на ларьки, которые кое-где уже засветились приветливыми окошками, на разноцветные шатры, в разнообразии уставившие мостовую, на рабочих, прохожих, актёров – всех, кто собрался в Потайном переулке по случаю скорого открытия театрального фестиваля детских и подростковых коллективов «Рождественские гуляния».

Всю неделю, с двадцать пятого по тридцать первое, любительские театры будут без перерыва показывать спектакли на тридцати открытых сценах в Москве. Здесь, в Потайном переулке, их две – по одной в каждом из концов, и ещё цирковой шатёр возле памятника Гоголю.

Снег падал на шапки и рукавицы и в дымящиеся стаканы с чаем: снег тоже хотел посмотреть на представление. Но первые спектакли начнутся только завтра в середине дня. А пока театры обживали временные жилища, распаковывали реквизит и спорили про места в гримёрке.

Клим поймал на перчатку снежинку. Подумать только, пролететь несколько километров, чтобы растаять в чае. Нет, он такого допустить не может.

Клим слизнул её.

Рядом встала Ева, покосилась, вздохнула. Протянула половинку батончика мюсли, которыми питалась в перерывах между кефирчиками.

– Совсем оголодал, да?

Клим нахмурился, но мюсли взял.

– Наверное, луна ровно висела, – признала Ева. – Показалось снизу, что покосилась…

– Её вообще не надо было сейчас поднимать! – возмутился Клим. – У вас первое выступление только завтра.

– А проверить механизм? Что, если бы заело в самый важный момент?! – парировала Ева, и Клим вспомнил, почему он только что ушёл со сцены. Потому что чай с печеньками значительно лучше, чем тиранша Ева Аппельбаум. Они с Гришей даже не занимаются в театральной студии, а она запрягла их по полной программе!

Ну хорошо, Гриша хоть краешком, но причастен: играл призрака в «Кентервильском привидении». Так сказать, вступил в секту, попался в липкие руки трагиков и комиков. Но он, Клим Караваев, человек невинный и совершенно не театральный, здесь что забыл?

Не своей волей ты тут, Клим, а только волею пославшей тебя директрисы Евы исполняешь тяжкие обязанности рабочего муравья: туда отнеси, сюда подай, там привинти, здесь оторви и немедленно выбрось.

А между прочим, у него ещё школа. Уроки. Теоретически. Контрольные, правда, он все сдал на прошлой неделе, но всё же он тут прогуливает родную школу ради чужого фестиваля!

И никто не ценит его жертв.

Ева посмотрела на лицо Караваева, которое совсем не озарилось радостью от вкуса мюсли: ни кокос, ни семена чиа, ни даже суперполезные для всего Клима целиком ягоды го́джи его не веселили. Жевал он батончик как глину.

Болван бесчувственный, Ева ему последний кусок отдала, чтобы исцелить раны гордости.

Караваев, одно слово.

– Мало ли что случится… – продолжила она и посмотрела на афиши.