– Давида больше нет.
Несколько дней назад самый жестокий
из мужчин стал моим первым. Первым мужчиной, любовником. Он обещал
меня защищать и хотел мне понравиться.
У нас была ночь, полная страсти и
огня. Давид смеялся надо мной, когда я смущалась, и шептал на ухо
всякие нежности, когда мне было больно. Я тяжело дышала, но сладко
принимала его.
– А затем я выстрелила.
Я тихо застонала – от отчаяния, от
жалости к самой себе.
Но позже вспомнила, что кладбище не
терпит сожалений. Никогда.
Сбоку безжизненно стояла надгробная
плита, которой я изливала душу. Она была серая и пыльная.
Пять лет назад Давид Басманов
принимал участие в убийстве моих родителей. Мне чудом удалось
спастись, а позже я получила предложение отомстить.
Его звали Монарх. Он обещал обучить
меня азам мести: борьбе, стрельбе и другим премудростям. Еще он
обещал снабдить меня оружием.
Я отказалась сразу.
Но ненависть и ярое желание наказать
виновных в смерти самых дорогих мне людей не отпустили даже спустя
время. Я все больше сходила с ума, прокручивая в голове тот день и
смех Давида. Он смеялся надо мной, когда уничтожал мою семью.
Каждый день был прожит как в
тумане.
Так не могло больше продолжаться. На
годовщину их смерти я согласилась на предложение Монарха.
И вот – отомстила.
– Если ты хочешь знать, мне не стало
легче. Не стало!
Я закричала.
И посмотрела в глаза человеку,
изображенному на плите. Мне показалось, что в этот миг он смотрел
на меня с укором.
– Не смотри на меня так. Умоляю, не
смотри.
В глазах собрались слезы. Я не
убийца.
Я не хотела ею быть.
– Я защищалась! Защищалась…
защищалась…
Глупое оправдание.
Я закрыла лицо руками и поджала от
боли губы. Я ненавидела Давида, но смерти ему не желала. После
нашей ночи… я не представляла его мертвым.
Давид взял мое тело, а через час его
не стало. О такому не расскажешь никому – будешь хранить в тайне
всю жизнь.
На кладбище гулял свободный ветер,
он разбрасывал сухие листья по могилам – от одной к другой, и тихо
завывал. Мне казалось, все нарисованные лица здесь смотрели на меня
с укором.
Убрать руки от лица было стыдно,
ведь я чувствовала этот взгляд на себе. Эти эмоции.
Укор. Ярость. Жестокость. Обещание
поквитаться со мной.
Страшно представить, если бы Давид
стоял передо мной.
Что бы он сделал?
Я позволяла ему себя целовать и
трахать, а затем… просто выстрелила.
Давид не верил до последнего, пока
пуля не вошла в его плоть.
– Не сиди на сырой земле.
Голос.
Он был не в голове.
На макушку опустилась тяжелая
ладонь, и я услышала щелчок. Такой же, как в ту ночь, когда я
снимала пистолет с предохранителя.
– Не то простудишься… моя
девочка.
Я убрала холодные пальцы от лица и в
немом шоке открыла рот. Взгляд мой уткнулся в джинсы, они были
посажены на крепкие бедра и затянуты ремнем с металлической
бляшкой.
Я помнила этот ремень еще с той ночи
в лесу, когда впервые делала ему минет.
Давид был здесь по мою душу.
Я с ужасом представила, как он
сделает еще один шаг вперед и увидит, кто изображен на
надгробии.
Там были мама, папа и…я.
Если он узнает ту девочку на
надгробии – его маленькую девочку Жасмин – то мне конец. В таком
случае это надгробие станет моей настоящей могилой.
– Смотри на меня.
И я смотрела.
Но отчаянно не понимала, как такое
возможно: моя семья была мертва, а он жив.
– Только попробуй отвести взгляд…
убью.
Он не говорил – хрипел. Давид был в
ярости, оно и ясно…
Когда я подняла взгляд, зверь
схватил меня за щеки и несильно сжал. В другой его руке
расслабленно болтался пистолет.
– Я умоляю, давай не здесь.
Я стала чуточку покорнее, лишь бы
Давид не злился.
Я считала его мертвым, а он был
просто в бешенстве.
– Молчи. Молчи, – процедил он.
Я почувствовала, как мои колени
соскочили с надгробия и утонули в сырой ноябрьской земле. Но не
сопротивлялась. Смотрела на него снизу вверх и ждала, ждала…
