- Я тут решила перед работой заскочить. Мам? У вас все
хорошо?
За дверью в детской раздались
торопливые шаги.
Не успела я улыбнуться, как в проеме
спальни появилось тревожное лицо мамы.
- Скорее проходи, Диана! Не могу я
его успокоить, все плачет и плачет! Разрывается он без тебя!
- Что значит без меня? – нахмурилась
я, - может, его что-то беспокоит?
- Ой, я как-то не подумала.
Мама заторможенно посмотрела на
Эльмана и отступила, снимая с себя ответственность. Эльман стоял
посередине комнаты. Я опустилась перед сыном на корточки и ласково
потрепала его по макушке, взъерошивая темные волосы.
- Мой мальчик, я вернулась. У тебя
что-то болит, да?
- Животик. И душа.
Я с недоумением посмотрела на сына.
Эльман еще плохо выговаривал букву «р», зато знал много слов, порой
даже не понимая их значение.
- Ты точно хотел сказать это слово?
– уточнила я.
- Да. У меня болит душа, когда ты не
рядом, мамочка.
Я тихо выдохнула и улыбнулась.
- Малыш, давай сейчас я приготовлю
для тебя теплый вкусный чай, а перед работой я полежу с тобой и
поглажу животик? Сильно болит?
Эльман отрицательно покачал головой
и широко улыбнулся, а я выпала из реальности.
Боже, мой мальчик, твоя улыбка
сведет меня с ума.
Как же ты похож на своего папу… ты
бы только знал.
Эмин улыбался редко, но каждую его
улыбку я помнила. А спустя годы даже нарисовала портрет – где он
улыбался, и сохранила его. Когда-нибудь я покажу сыну, как выглядит
его отец. Не в телевизоре - холодного и жестокого, а на бумаге -
улыбчивого и любящего.
Оказывается, я отлично рисовала,
только после смерти папы я напрочь забыла об этом.
Зато в новой жизни этот навык сильно
помог мне в поступлении. Еще год, и я получу диплом дизайнера.
Я повернулась к маме:
- Если Эльману не станет лучше,
вызови врача, хорошо?
- Может, сегодня ты просто не
пойдешь на работу? – нахмурилась Анна.
- Мама, это работа. Туда нельзя не
пойти, - пояснила я, - я многим обязана директору, он взял меня без
опыта.
- Я просто не понимаю: неужели тебе
нужно работать, если он оставил тебе столько денег?
Я поднялась, притягивая к себе сына.
Мама снова заводит старую песню, и ее тоже можно понять:
она хочет обустроить свою личную жизнь.
- Уволься с работы, Диана. Ты ни дня
в декрете не просидела, а тех денег хватит с лихвой. В конце
концов, сколько крови он выпил – имеем право!
- Я не хочу брать его деньги. И
давай не при ребенке, прошу, - попросила я.
Я уложила ничего не понимающего
Эльмана в кровать. Она у него хоть и небольшая, но своя.
- Сынок, сейчас я заварю теплый чай
и тебе принесу. А ты пока ложись на правый бок и подогни ножки к
животику. Вот так, хорошо.
- А ты скоро вернешься? – нахмурился
сын и почти требовательно заявил, - я жду тебя.
Мы с мамой спустились вниз.
- Ты помнишь, что у Эльмана аллергия
на глютен? Вы точно не перепутали продукты, которые ему
запрещены?
- Что ты такое говоришь, Диана? –
нахмурилась мама, - все запрещенные продукты в нашем доме под
строжайшим запретом. Бабушка давно готовит пирожки только из
безглютеновой муки и других безопасных продуктов.
- Хорошо.
Я поставила чайник и еще раз
заглянула к Эльману. К счастью, ему становилось лучше, поэтому
тревога сразу ушла. Просто переел, такое с бабушкиными пирожками
случается.
Я вернулась на кухню и выглянула в
окошко. Четыре года назад мы с мамой бежали в Санкт-Петербург, но
стоило нам сойти с поезда, как мама взяла меня за руку и увезла под
Калининград.
Я сначала не поняла, зачем она
привезла меня сюда.
Да, если бежать от безумно
влюбленного в тебя мужчины, то бежать далеко, но почему именно под
Калининград?
Я не понимала.
До последнего не понимала.
Пока не увидела ее – одинокую
старушку на фоне маленького, но кирпичного дома. Она копалась в
земле, ее сгорбленная осанка хорошо проглядывалась через деревянный
забор. Это была одинокая мать, которую покинула единственная
дочь.
