Рассвет над Драш-Наар начинался с лезвия холода, рассекающего сон. Воздух звенел, чистый и колючий, пахнул горьковатой полынью и влажной землей после ночной росы. Солнце, еще кроваво-красное и не набравшее силы, только касалось края бескрайнего мира, растягивая длинные, сизые тени от валунов, похожих на спящих каменных исполинов. Степь просыпалась. Волны ковыля колыхались под первым дыханием ветра с востока, неся далекий запах дыма – запах очагов стойбища Изначального Стада.
Внутри круга войлочных юрт жизнь набирала свой привычный ритм. Тук-тук-тук! – мощные, размеренные удары колотушек по мокрой шерсти. Женщины, смеясь и перекликаясь, валяли новый войлок для починки юрт или покрытия. Их сильные руки ловко переворачивали тяжелые пласты, поливая их водой и кислым молоком Козерогов. Рядом, у загонов, слышалось блеяние самих мохнатых рогатых кормилиц и нетерпеливое ржание Коней Ветра. Невысокие, но крепкие, с блестящей шкурой цвета пыльной меди и черными, как ночь, гривами, они топтались, ожидая выпаса. Их глаза, полные степного огня, следили за каждым движением конюхов.
Из самой большой юрты, чьи стены были покрыты сложными вышитыми спиралями и фигурами зверей, струился иной запах. Горьковатый дымок целебных трав, смешанный со сладковатым ароматом сушеных кореньев и цветов. Здесь, в полумраке, освещенном тлеющими углями очага и пламенем жировой лампы из пористого камня, сидела Граха. Ее ловкие руки перебирали связки сухих растений, а губы тихо напевали низкий, вибрирующий напев, похожий на гул ветра в скалах – Песнь Костей. Рядом на разостланной шкуре подросток старательно натирал обсидиановый наконечник копья жиром, впитывая тишину и древние вибрации материнского голоса.
У края стойбища звенел металл. Дзинь! Бам! – резкие звуки вырывались из открытой кузни. Там, в полумраке, озаряемом багровым светом горна, работал Горн. Его обожженные предплечья напрягались, когда тяжелый молот обрушивался на раскаленную докрасна заготовку. Искры сыпались с наковальни, как снопы звезд. Он ковал подкову для молодого Коня Ветра – прочную, надежную, чтобы выдержать бег по камням бескрайней Драш-Наар. Запах раскаленного железа и угля смешивался с общим гулом жизни.
Возле главного костра, где еще тлели угли вчерашнего вечера, старейшина с лицом, как высохшее русло реки, медленно чинил лук. Его пальцы, покрытые сетью морщин и шрамов, двигались неторопливо и точно. Рядом двое орчат, лет восьми, пытались повторить движения отца, натягивая тетивы маленьких луков, их сосредоточенные морды были сморщены от усилия. Из соседней юрты доносился аромат «бульона силы» – густого, наваристого варева из жесткого мяса, костей, дикого лука и кореньев, что томилось в огромном котле над углями. Женщина у плоских камней переворачивала грубые пресные лепешки – «хлеб степи».
Молодой орк, которого звали Крут, вышел из семейной юрты, втягивая полной грудью утренний воздух. Его зеленоватая кожа ощутила прохладу. Он видел, как ветер шевелит гриву его Коня Ветра, Зифа, стоявшего чуть поодаль. Видел, как дымок от очагов поднимается в чистое небо, растворяясь в синеве. Слышал смех женщин у котлов, звон молота Горна, блеяние Козерогов, тихий напев матери. Он ощущал под босыми ногами твердость знакомой земли, покрытой короткой упругой травой. Степь вокруг стойбища дышала, огромная и спокойная. Здесь, в этом кругу войлока, дыма и труда, под бескрайним небом Драш-Наар, билось сердце Стада. Каждое утро, каждое движение, каждый звук были частью древнего и вечного потока жизни на просторах, где домом был ветер, а стенами – горизонт.
