Мой срок годности гораздо короче, чем у большинства людей. Я такой родилась. Очень неудобно. Думаю, именно поэтому мать и бросила меня, когда мне было два дня. Но вариант «умереть, не узнав правильный ответ» я не рассматриваю. Остается одно ― спросить ее саму, другого выбора нет. Даже если для этого придется сбежать из дома и пересечь Атлантический океан.
Я жду, когда каблуки Кейтлин (это моя приемная мать) простучат по коридору, и вот входная дверь открывается и закрывается. Бегу в свою спальню и заглядываю под кровать. Да, он все еще там, мой винтажный чемодан, тот самый, который я купила на гаражной распродаже год назад. В тех местах, где зеленая кожа потерлась особенно сильно, нашиты разноцветные флажки из потрясающих, наверное, уголков мира, названия которых я даже выговорить не могу и где уж точно никогда не побываю. Я ставлю чемодан на кровать и, порывшись в шкафу ― в той его части, где хранятся мои вещи, ― вытаскиваю все свои пожитки. Две пары джинсов, три футболки, мой счастливый кардиган и два свитера; нижнее белье, три дневника, ручки с пастой разных цветов и мое главное сокровище ― фотоаппарат. Вот что я возьму с собой. Розовый шерстяной шарф висит на двери, как новогодняя гирлянда; прихватываю с собой и его. Трусь щекой о мягкий мех ― я знаю, что весна уже наступила и я больше никогда не повяжу его на шею, но просто не могу заставить себя бросить его здесь совсем одного.
У меня за спиной мелькает какая-то тень. Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с собственным ― крайне изумленным ― отражением в оконном стекле. Вскрикиваю от неожиданности, нервно смеюсь. Что ж, это моя первая попытка побега, что и бросается в глаза.
Мне приятнее думать, что мое сердце само выбрало быть единственным в своем роде, не похожим ни на какое другое, ― именно поэтому в нем три врожденных порока. Но это уже не имеет значения. У меня был план, идеальный план: ровно через год и два дня, в свой восемнадцатый день рождения, я отправлюсь в Испанию и найду свою мать. Ноа, мой друг из фотокружка, поедет со мной. Однако этому плану не суждено сбыться. В этот раз я пролежала в больнице две недели. Врачи говорят, что откладывать операцию больше нельзя, но я не согласилась на нее и никогда не соглашусь. Судя по всему, они просто не понимают, ну а я и объяснять ничего не буду.
Смерти я не боюсь. Я знаю, что моя жизнь будет короткой. А вот операций да ― я боюсь, что в тот миг, когда мое сердце будет раскрыто для всего мира, рядом со мной не окажется человека, которому важно, просто жизненно необходимо, чтобы оно продолжало биться. Извините, но на это я не подпишусь.
Ротвеллы никогда не позволяли мне путешествовать, а уж тем более одной и на другой континент. Это значит, что в воскресенье, когда самолет со мной на борту поднимется в воздух и возьмет курс на Испанию, я официально окажусь в бегах. В сетях запестрят объявления «пропал человек» с моей фотографией. Итого у меня есть всего два дня, чтобы найти кого-то, кто захочет и сможет поехать со мной. Мое сердце начинает колотиться о ребра. Хоть врачи говорили мне, что новые таблетки стоит принимать только в самом крайнем случае, я быстро выпиваю одну. Никаких новых приступов, только не сейчас.
Я закрываю чемодан и мысленно пробегаю по списку необходимых для путешествия документов. Поддельное согласие родителей на поездку ― взяла. Свидетельство о рождении ― на месте. Фальшивый паспорт ― тоже. Мой настоящий паспорт ― упс, чуть не забыла. Я забираюсь на стул, затем на хлипкий стол и молюсь, чтобы он подо мной не рухнул. Тянусь вверх, провожу рукой по крышке шкафа. Мой друг Ноа, который должен был ехать со мной, спрятал паспорт здесь, чтобы мои приемные родители не смогли отобрать его у меня. Встаю на цыпочки, тянусь изо всех сил, ощупываю все вокруг ― ничего, кроме огромных катышков пыли.
