Матильда Кэмерон всматривалась в ветровое стекло, с которого дворники отбрасывали воду, потоком хлещущую с небес. В сумрачном предрассветном свете была едва различима длинная череда домов Ридженси-террас справа. С фасадом, украшенным белой вычурной лепниной, прямоугольными окнами и черными коваными балкончиками, Ридженси-террас напоминал сейчас раскисший под дождем свадебный торт. Слева лежал галечный пляж и расстилалась серая гладь – в этой части света она вполне сходила за океан.
Матильда очутилась здесь в такой безлюдный час – в час, когда при обычных обстоятельствах лежала бы в теплой постельке, – потому что сегодня снимали рекламу для новой кампании DeVere & Soames, одной из известнейших ювелирных марок Британии. Джейми Соумс назначался поставщиком королевского двора не менее четырех раз, был прапраправнуком одного из основателей компании, и, когда Матильда явилась к нему на встречу в офис на Албемарл-стрит несколько недель назад, проводил инструктаж.
– Вы, я уверен, понимаете, насколько важно сделать все идеально, – проговорил Соумс с натянутой улыбкой, не сходящей с аристократического лица.
– Конечно, все будет сделано идеально, – заверила она, удерживаясь от соблазна передразнить его чопорные интонации. – Вы в надежных руках, самых надежных во всей стране. Я убеждена, что вы будете в восторге от нашей работы.
Бизнес Соумса от результатов съемки мог приобрести или потерять. А для карьеры Матильды это был вопрос жизни и смерти.
Вот только погода сотрудничать пока отказывалась.
Мэтти заметила фургон Кары, стилиста, припаркованный всего в нескольких метрах, – в кузове громоздились сумки с костюмами, обувные коробки и шляпы, а рядом стояла машина Пола, любимейшего чародея Мэтти в области волос и мейка. «Нет, серьезно, этот парень и ржавую мочалку для оттирания сковородок причешет красиво!» – сказала Бьянка, начальница Мэтти в «Трех пчелах», когда впервые рекомендовала ей Пола. Двух юных моделей, Кассандры и Джемимы, которых Мэтти отобрала на прошлой неделе, видно не было, как и гримвагена – передвижной грим-уборной.
Матильда бросила взгляд на Орацио, который сидел в пассажирском кресле рядом с ней, барабанил пальцами по приборной панели и выглядел точь-в-точь как и положено вспыльчивому и сексуальному итальянскому фотографу. Его называли новым Демаршелье[1], и спрос на него в Лондоне и Нью-Йорке был так высок, что Мэтти просто неописуемо повезло заполучить его на необходимые даты. Удалось ей это только благодаря неутомимой настойчивости и жесткому подлизыванию к агенту фотографа. Машину Орацио не водил, поэтому она заехала за ним в его собственный дом в Пекхэме в убийственно ранний час – в половине шестого утра, – погрузила фотооборудование на заднее сиденье, и последние тридцать минут они сидели вдвоем в машине и лицезрели дождь на набережной Брайтона. Мэтти порылась в сумке в поисках таблеток, от волнения разболелся желудок. Перед выездом она успела только проглотить кофе, а все кафешки были еще закрыты. Да и все равно она не стала бы выходить из машины под таким ливнем. Разжевав похожую на мел таблетку, Мэтти решила занять себя хоть чем-то еще помимо тревог относительно погоды и принялась в очередной раз изучать план съемки. Пробежалась по сегодняшнему графику, прочитала техзадание для фотографа, просмотрела портретные снимки моделей, разрешения на проведение съемок и контакты всех участников, включая отсутствующую фирму, предоставляющую передвижную гримерку. Ну а еще на месте съемок по-прежнему не наблюдалось охранной службы DeVere & Soames с бриллиантами, рубинами и изумрудами общей стоимостью в миллиарды фунтов. Ради чего они, собственно, все здесь и собрались. Успех сегодняшних съемок, да и вообще всей рекламной кампании, зависел лично от Мэтти. Как не преминула напомнить ей Бьянка, случись что – крайней будет именно она. Все строилось на ее творческом решении, на ее стратегии, и Мэтти просто не могла себе позволить все запороть, если, конечно, ей дорого это рабочее место – не говоря уже о возможности уехать вовремя в долгожданный отпуск.
