Война сожгла мир, оставив лишь пепел и мёртвую тишину. Казах, солдат, чьё сердце бьётся ради жены и дочки в далёком Томске, пробивает путь через руины России, где каждый шаг – бой. Москва, город-призрак, дышит угрозой: тени с горящими глазами крадутся в её переулках, их когти режут асфальт, а мародёры с ржавыми стволами охотятся за последними крохами жизни. Рядом – Фантом, верный напарник, чей взгляд остёр, как прицел его винтовки, и чья воля крепче стали. Вместе они идут через выжженные улицы, где пустота страшнее пуль, а каждый поворот таит засаду. Дорога – это тропа через кровь, гарь и предательства. В мире, где тени и люди одинаково голодны, Казах сражается не только за семью, но и за то, чтобы остаться человеком. Дойдут ли они до цели, или тьма поглотит их, как всех?
Глава 1. Остались только пепел и направление
Я давно перестал считать дни.
Утро от вечера отличалось только оттенком дыма на горизонте: серый – значит, где-то снова жгут склады, красный – горят люди.
Сидел у разбитого КамАЗа, грел ладони о ещё тёплый металл. Внутри пусто – ни топлива, ни еды, ни патронов. Только обгоревшие сиденья, пара гильз и свежие тёмные пятна крови на потолке кабины.
Меня зовут Казах. Не по паспорту – по позывному. Родился в Казахстане, вырос в Сибири, в семье рабочих. Молодость прошла на стройках: таскал кабель, бетон, гнал объекты в тайге и на юге.
Был прорабом на энергетике – терминалы, станции, подстанции. Везде пыль, бетон и график «шесть через один». Днём стройка, ночью бумажная работа. Жил в бытовке, засыпал с гарнитурой на шее. Утром – чай, вечером – синяк под глазом: кто-то не затянул болт, кто-то не проверил схему, кто-то чуть не сгорел.
Я знал, как включить свет в целый район. Но не знал, как выключить войну.
Когда объявили мобилизацию, пришёл повесткой. По возрасту ещё проходил. Комиссия – наспех.
– Боевого опыта нет? Ничего, научим. Ты же командовал? Вот тебе взвод. Справишься.
Через две недели мы уже были в посадке, в грязи, под свистом мин. Первый бой – как по учебнику, только учебник был на другом языке. Меня сразу накрыло не страхом, а липким, тупым недоверием.
Вокруг трещало, крошилось, воняло мясом. Я орал, отдавал приказы, стрелял, перевязывал. Автомат в руках дрожал, как пила, но я не выпускал его. По плану была ночная вылазка на ППД – передовой пункт противника. Выдвижение, обход, подрыв. Всё пошло не по плану. Нас засекли.
Мы вломились, как могли – сквозь огонь, по пояс в чьей-то крови. Когда всё кончилось, стояла тишина. Только мы и трупы. Из двенадцати выжили пятеро. Я – с прострелянным боком, почти без сознания.
Дали звание, медаль пообещали. Командование поблагодарило:
– Держись, герой.
Очередная двухнедельная вылазка в стан врага. Все прошло гладко, быстрее чем планировалось. Ждали подкрепления, но оно так и не пришло. Рации молчали. Командование не отвечало. Мы ждали, сутки, двое, трое. Прошла неделя, никто так и не ответил. Я принял решение выдвигаться в сторону временного пункта дислокации нашего батальона. И пошли…. Идти было долго, но нам не привыкать. Где-то вдали раздались звуки взрывов.
Мы встретили их случайно – трое, измотанные, с порванными шевронами и грязными повязками. Один тащил ящик с оборудованием, второй шёл, опираясь на автомат, третий – с пустыми глазами, весь в засохшей крови. Связисты, как оказалось, из инженерной роты, которой больше не существовало.
– Москва молчит, – сипло сказал тот, что опирался на автомат. – Штаб Южного округа тоже. Мы неделю ждали приказов. Потом пошли сами.
– Нам передали по цепочке: держать позицию до последнего. Только не уточнили – до последнего чего. И кто теперь «свой», непонятно, – добавил второй. Молодой, лицо обгоревшее, на плече кровавое пятно, но шёл прямо, без жалоб.
