В тот год лето затеяло бой с осенью за Зареченск, наполнив последние дни августа духотой и запахом раскаленного асфальта. Серые пятиэтажки спальных районов все еще тонули в зеленом море листвы тополей и кленов, но кое-где уже появились первые рыжие пряди, то ли от уже несколько недель стоящей жары, то ли как предвестники наступающей осени.
Как обычно бывает, в этот период городок оживал. Днём улицы наполнялись звонкими криками и смехом вернувшихся из лагерей и деревень детей, время от времени разбавленными выкриками из открытых окон и балконов, призывающих обедать, спать или куда-то собираться.
Как, например, в магазин. Прилавки единственного в городе универмага “Детский мир” до закрытия атаковали мамаши с детьми. Примеряя туфли, ботинки, брюки, юбки и пиджаки. Расчеркивая на предусмотрительно приклеенных возле кассы листах, ручки. Выбирая пеналы, тетради и ранцы.
Глаза детей радостно горели, словно они впервые открыли для себя волшебный мир канцелярских товаров. Они напрочь забыли, как скоро будут ненавидеть домашние задания и контрольные, сейчас перед глазами только яркие тетради и карандаши, а в ожидании встречи с друзьями, которым нужно столько всего рассказать. Так много случилось за лето.
Именно в эти дни случилась история, которая навсегда изменила городок. Кому-то даже пришлось навсегда покинуть городок.
Этот ужас начался в жаркий пятничный день августа. Следующий понедельник уже "Первое сентября". Школьникам оставались считанные дни, чтобы отхватить последний кусочек лета.
День клонился к вечеру. Тень от обшарпанных домов уже накрывала большую часть двора, все ближе подкрадываясь к детской площадке. На самом краю теневой границы, напротив одной из одинаковых пятиэтажек, выстроилась троица ребят. На вид им было лет двенадцать. Задрав голову вверх, они всматривались в окна, ладонями прикрывая глаза от бликов солнца. Затем самый высокий из них сложил руки рупором и крикнул.
– Серый! Выходи!
– Сееерыыый! – поддержал его пухлый мальчишка в белой футболке, так сильно натянутой на его круглом животе, что казалось, сейчас ткань затрещит и лопнет.
На втором этаже распахнулось окно, и из него высунулась женщина с ярко-рыжими волосами, завитыми в мелкие кудряшки.
– Чего разорались, бестолочи?
Пацаны слегка опешили. Это был явно не Серый. Но затем самый высокий из них подал голос.
– Теть Тамара, а Серы… Сережка выйдет?
– Обедает он. Только и знаете, что носиться как оглашенные и орать.
Женщина закрыла окно, не удостоив озадаченную троицу ответом. Сидевшие на лавочке у подъезда старушки, обмахивающиеся сложенными в подобие веера газетами, одобрительно закивали и что-то зашамкали.
– Лан, пошли, ждать его что ли, – сказал высокий, смачно сплюнув на асфальт.
– Ну и х.. хрен с ним, – поддержал пухляш.
Безобидное ругательство далось ему фальшиво, но высокий одобрительно скривил рот в ухмылке, от чего пухлые щеки второго также довольно расплылись.
Высокий, а за ним и пухляш повернулись и зашагали через двор. Третий мальчишка остался на месте. Это был щуплый паренек в клетчатой рубашке и шортах до колен, край одной из гач был вымазан зеленкой, а под ней красовалась и причина такого попустительского отношения к вещам – большая ссадина, также густо окрашенная в зеленый.
– Погодите! – крикнул он.
– Чего еще? – ответил высокий, через плечо.
– Ща. Напишу где мы.
Мальчишка подобрал кусок штукатурки и стал выводить на асфальте буквы. Высокий и пухляш развернулись, подошли и с безразличным видом наблюдали за стараниями товарища.
“МЫ НА СТРОЙКЕ” – наконец закончил паренек.
– Всё? – спросил высокий, прищурив один глаз.
– Угу, – закивал клетчатый, отряхивая руки.
– Ну наконец-то, – высокий закрепил свое нетерпение плевком в надпись, попав точно в середину буквы “О”. – Пошли уже.
