– Желательно в серединку, – произнес молодой человек, обращаясь к окошку, от которого пахло макулатурой и безнадегой.
– Молодой человек, – кассирша посмотрела на него с профессиональной жалостью, присущей учителям на пенсии. – Я бы с превеликой радостью, но выбор небогат. Остались только два билета на балкон, дальний ряд крайние места.
Алекс понимающе кивнул, совершил необходимый денежный обряд и, отступив на несколько шагов, окинул взглядом вереницу страждущих. В фойе пока не пускали, сидячих мест не предлагалось.
– Два! – Прокуренные пальцы говорящего сунули в окошко смятую банкноту.
– Молодой человек, – снова начала кассирша, – я бы с превеликой радостью, но билет… он последний. Будете брать?
– Нет, – отрезал тот без раздумий, и от этого «нет» веяло детской радостью.
– Тогда я сама! – возмутилась его спутница, но улыбка не сходила с её лица.
– Оля, мы же договорились…
– В кино ты не хотел, желал на дискотеку. Судьба дает тебе шанс.
– Берите билет, молодой человек, – внезапно проявила участие кассирша, уловив суть конфликта с полуслова. – Вон, у колонны парень стоит, глядишь, и уступит свой. – Выдав сдачу, она захлопнула окошко, избежав продолжения спектакля. Ей хватило и немого кино. Ходила бы в церковь – перекрестилась.
* * *
Пара, скрепленная одним билетом на двоих, приблизилась к Алексу.
– Здаров! – бросил парень.
– Привет, – вежливо отозвался тот.
– Слушай, я тут не один, – парень мотнул головой в сторону подруги, наблюдавшей за диалогом с азартным любопытством. – Короче, в кассе швах. Свой не продашь?
– Я бы с превеликой радостью… – Алекс осекся, сплюнув фразу-прилипалу, и покосился на закрытую кассу. – Мне часа четыре до поезда как-то скоротать. Вам, – он снова взглянул на озорную особу, – думаю, проще найти занятие.
Заскрипели двери, зашуршали народные массы. Толпа ринулась из вестибюля в фойе, подобно рыцарям на лёд Чудского озера.
Парень, осознав провал, извлек из-за пазухи телефон-раскладушку, откинул крышку и с видом бухгалтера, проверяющего годовой отчет, решился: – Оля, – повел плечами, будто ему стало в одежде тесно, – дела. Срочные. Встречу на выходе. – Бросил на Алекса взгляд, полный подозрительной глубины, развернулся и двинулся к выходу.
* * *
– Зря от билета не избавился, – сообщила подсевшая к Алексу на банкетку девушка. Судя по улыбке, в ней плескался неисчерпаемый резерв оптимизма. – Я этот фильм уже видела – унылая картина. Сбежала с середины. Откуда родом? Из Северной Пальмиры?
– В точку! – удивился Алекс, скорее не догадке, а названию города.
– Женская логика. У меня там тётка. А расписание поезда, наверное, вечность не менялось.
– Понятно, – он глянул на часы. – Целых двадцать минут. Не съесть ли нам мороженого?
– Запросто! Мне сто пятьдесят с двойным сиропом: два шоколадных, один крем-брюле. Я ужасная сладкоежка. Боюсь растолстеть, а бег по утрам… фу.
– Я тоже разделяю философию сладкой жизни и питаю отвращение к физкультуре, – скользнул он взглядом по её фигуре. – И, как видишь, не терзаюсь угрызениями.
– Ты здесь проездом или как?
– Гостил у бабушек. Если точнее, вторая – прабабушка.
– А в Питере?
– Чаще один. Родители в вечном отъезде. К зиме подтянется бабушка для надзора.
Первый звонок, приглашающий в зал, вернул его в школьные годы: гладиолусы из балконного ящика, тяжелые лямки ранца, внезапно ставшего портфелем, первоклассницу с колокольчиком на плече…
– Давай сбежим отсюда, – предложила девушка, бросая ложку в креманку. – В поезде насидишься. Ночь длинная.
– А как же твой… кавалер? – подобрал он слово.
– Я свидание ему не обещала. Какая разница? Пусть пополнит коллекцию неудач. Лучше бы марки собирал.
