В день окончания срока Влада впервые за три месяца ярко светило
солнце, словно бы даря свое благословение тому, кому оно было на
хер не нужно.
За спиной Влада тихое жужжание ворот, в пятнадцати метрах от
поворота к въезду в исправительную колонию номер восемь были
припаркованы девять машин. Припаркованны нагло: и поперек
дороги, и на образцовых тротуарах. Они приехали за владельцем и им,
как и их временным хозяевам было абсолютно плевать на стражей
порядка, стоящих на вышках и уже три часа предупреждающих, что их,
этих самых временных владельцев, «попросят» вести себя приличнее.
Эти люди приехавшие встречать и забирать Влада сами
готовы были «попросить» быть расторопнее сотрудников
исправительного учреждения.
Служители порядка это понимали прекрасно, понимали в основном
потому, что знали в лицо тринадцать из семнадцати приехавших. И так
же прекрасно понимали, что ничем хорошим не обернется их попытка
перейти от слов к делу. Поэтому молчали и делали все, что было в их
силах – рапортовали непосредственно начальнику колонии, что
«ожидающие» наглеют.
Ожидающие наглели достаточно демонстративно - они пили, травили
воздух сигаретным дымом и не только им, все громче врубали музыку,
пару раз пробно запустили фейерверки, наплевав на то, что время
было десять утра и уже давно рассвело. Им было плевать. На все. Они
открыто это показывали. Нагло, вызывающе. Они бросали вызов, да
только принять его это гарантия проблем.
Они образцово ждали Влада тридцать восемь месяцев и шестнадцать
дней. И ни часа больше ждать были не согласны, оттого и
провоцировали.
Сотрудники колонии это знали, но у них никак не получалось
вывести за свою границу Влада, потому что они не могли найти его
печатку с ониксом, как и не получалось отыскать того, кто «случайно
унес» печатку из отдела хранения.
Предложенные тридцать тысяч компенсации за перстень заставили
Влада рассмеяться.
Его люди, словно почувствовав, пустили особенно громкий
«пробный» фейерверк за пределами ИК.
Пятьдесят тысяч компенсации заставили его уже не смеяться, а
сдержанно усмехнуться.
Время шло и «пробные» фейерверки становились все громче. И ближе
к воротам. Нет, разумеется, «встречающие» не нападут. Они просто
предупреждают, что ждали тридцать восемь месяцев и шестнадцать
дней. Которые вот-вот истекут и им жизненно необходимо, чтобы вышел
тот, за которым они приехали. Проблема была в том, что этот упрямец
сам не желал покидать пределы ИК, требуя возместить стоимость
«утерянного» перстня. Но ожидающие об этом не знали и в
воздухе явственно концентрировалось невысказанное пока только
предупреждение.
По итогу Влад все же вышел, сжимая в кармане семьдесят восемь
тысяч компенсации - это было все, что могла дать ему смена.
Печатка стоила пятнадцать.
Пока ворота за его спиной закрывались, он прикурил и порвал
засаленные купюры на мелкие клочки, чтобы затем скупым жестом
пустить их по весеннему озорному ветру.
Проследил взглядом за игрой обрывков по асфальту и, наконец,
посмотрел на тех, кто приехал его встречать.
Те, кто не имели права этого не сделать. Те, кто так долго ждали
его возвращения. Те, кто выражали ему благодарность за отведенный
от них всех удар. Те, кто выражали почтение за настолько достойно
принятый удар.
Звучание музыки при его появлении стало громче.
Влад отошел от ворот метров на десять и остановился, усмехнулся,
втягивая в себя еще по зимнему холодный и свежий воздух и
понимая как же много в нем ноток алкоголя, который выпили его
люди.
На встречу от толпы и машин шел его ближайший соратник. Краткое,
сильное рукопожатие.
- Твоя девочка. – Его друг, повернувшись к толпе ожидающих, дал
знак и черная дерзкая стерва Влада разорвала какофонию звуков
громким призывным рыком мощнейшего двигателя.
