Радикс, или мир Пятерых, был уже девятым мертвым миром,
оживление которого Кьярре доводилось контролировать. И во всех
восьми предыдущих ее преследовала одна и та же аномалия.
Аномалия обрушивалась на голову буквально с порога. Сразу, как
только Кьярра открывала первый портал и вытягивала из него
убийственную «серую мглу», уничтожившую все миры, кроме одного.
Прежде чем в воздухе перед ней возникало окно в новый мир, она
оказывалась в неизвестном месте. А рядом был незнакомый
мужчина.
Очертаниями место напоминало храм. Такой, как древние инсданские
святилища, но немного другой. В отличие от храмов Инсдана, стены
его состояли из сплошной тьмы, бархатно-черной без малейших
проблесков. Черным был и пол, и сводчатый потолок. По аспидным этим
стенам и сводам плясали огненно-рыжие отблески пламени.
Стоило моргнуть, как черное становилось мертвенно-белым. У
белого сотни оттенков, но здешний цвет был просто никаким.
Безликим, скучным, неживым. И все так же тревожно, почти истерично
плескались яркие отблески.
Моргни еще раз — и белое перетекало обратно в черное. Черное —
снова в белое. И так раз за разом, пока глаз не отказывался
воспринимать между ними разницу, и становилось ясно, что черное и
белое суть одно.
Мужчина же…
Кьярра превращалась в наблюдательницу в собственном теле, но
одновременно проживала ситуацию изнутри. Она словно раздваивалась.
У нее-настоящей мужчина не вызывал никаких особенных чувств. У него
были серо-зеленые глаза, правильные черты лица и тонкие губы,
уголки которых таили то ли горечь, то ли насмешку — не разобрать.
Недлинные темные волосы спадали на лоб. Отдать должное стоило в
одном: он неплохо колдовал. Хрипловатый голос произносил
заклинания, и храм (храм ли?) преображался, выворачивался
наизнанку, распахивал все секретные лазы, превращался, перетекал во
что-то иное, принимал истинную форму…
…преображался…
— Здесь ничего нет, — сказала Кьярра. — Рогатый! Он что же, был
уничтожен? Или «оно»?
— Не ругайся так, — со смешком попросил мужчина. — Я принимаю на
свой счет.
— Да чтоб тебя! — теперь и она рассмеялась. Наблюдательница в
собственном теле веселилась тоже, хотя не понимала, в чем соль
шутки. — Его не может здесь не быть. Это же то самое место?
— Ну да…
— Нет, его не могли уничтожить. Иначе мы бы сейчас не
разговаривали. Он прячется. Или «оно»?
— Годами звать нас сюда, а теперь прятаться? Я бы сказал, не
совсем так. Скорее, его прячут. Послушай…
Черное снова стало белым, и белизна заволокла все вокруг.
Застила глаза, поселилась в сознании. Наблюдательница слышала
обрывки фраз, но не успела задуматься, кто такой этот «он» или
«оно», которого ищут. Когда туман рассеялся, она обнаружила себя в
объятиях мужчины.
Тот целовал ее, и она отвечала — жарко, жадно. Они все еще
стояли в пустом храме у самого источника отблесков. Левой рукой
мужчина по-хозяйски прижимал Кьярру к себе, а правой ласкал ее
скулу, щеку, изредка соскальзывая на плечо. Она точно со стороны
отмечала странный вихрь чувств. Радость, желание — и в то же время
обреченность, замешательство, даже досаду…
Досаду вызывало нечто, лежащее за пределами понимания.
Языки сплетались в танце. Кьярра вжалась бедрами в бедра мужчины
и закинула руки ему на шею. Поцелуй напоминал прощание. А может,
так оно и было?
Обоим не хотелось прекращать, но Кьярра отметила, что мужчина
сохранил трезвость разума. Он отстранился ровно в тот момент, после
которого продолжение стало бы неизбежным.
Она хмыкнула.
— Как всегда, да?
Он неопределенно мотнул головой и кивком указал на источник
нервного дергающегося света.
В центре помещения ослепительно пылал костер. Но стоило
присмотреться, и становилось ясно, что эта… сущность так же далека
от костра, как черные-белые стены — от настоящих стен.
