Ох, уж эти мне эллины! Этот
язык!
Уж и как не вникал я в него, а не
вник —
между тем, не последний, по общему
мнению, был ученик)
© Михаил Щербаков
— Вот, достойнейшая Агнесса, как видите, и вдалеке от столицы есть
цивилизация, — голос городского наместника сочился самодовольством,
— город наш небольшой, но стоит на торговых путях. Золото,
благовония, ткани — всем торгуем, всё имеется… Красивым женщинам
должны нравиться наряды и украшения.
Слова обкатанными голышами скользили по краю сознания; толстяк,
говоривший неприятные банальности, в одной фразе намекнул, что для
столичной цацы она одета слишком просто и оценил её красоту — как
товар, который он хотел купить. И это было проблемой.
Схожие обстоятельства привели её сюда: будучи выданной замуж
совсем юной за богатого старика и овдовев, замуж молодая вдова
более не стремилась, приобретя тайное отвращение к мужчинам. Чем
разочаровывала родственников — и своих, и со стороны умершего мужа.
Тех и других удалось кое-как подкупить, щедро поделившись
наследством. По итогу от крупного состояния остался дом в портовом
городе Сиамара да поместье поблизости от него, с оливковыми и
гранатовыми рощами, виноградниками, плантациями роз и прочими
сельскохозяйственными угодьями. И сладкая, кружащая голову свобода
жить одной, не становясь имуществом мужчины. И это было настоящим
чудом.
Тем неприятнее было сразу по приезде получить приглашение
наместника, владевшего, как выяснилось, домом по соседству.
Отказать было нельзя, и Агнесса прокляла своё любопытство — надо
было сразу ехать в имение, не задерживаться в городе, но так
хотелось посмотреть на знаменитую своей красотой жемчужину
побережья Сиамару. И она вчера купалась в море, а потом, в
сопровождении только управляющего имением, бродила по рынку. В
лёгкой одежде, с распущенными волосами. Торговалась за сердоликовые
бусы; бестрепетно, не боясь, что осудят за неженское занятие,
рылась в свитках и купила несколько штук; ела скумбрию, жаренную на
черепках; шутила и смеялась с торговцами — обретённая свобода
пьянила, и эйфория лишила обычной сдержанности. Всего на день, но и
того хватило.
Надежда на то, что это деловой интерес, испарилась в первые минуты
встречи — во всяком случае, финансовые активы вдовы интересовали
городского голову исключительно как приданое. Таким же активом он,
похоже, считал и внешность женщины, и периодически по-хозяйски
взглядывал на её мраморные плечи и тяжёлый узел янтарных
волос.
И себя продавал: пузо, обтянутое парчой; толстые пальцы в массивных
кольцах; драгоценное розовое масло, стекающее с волос и мешающееся
с потом — ещё бы, полдня мотаться по жаре, показывая приезжей,
якобы из чувства гостеприимства, свои корабли, лавки и роскошный
дом.
— Достойнейшая Агнесса, кроме того, я торгую рабами. Мы можем
посетить эргастул: как раз подвезли новую партию товара — возможно,
вы захотите выбрать себе служанку. В вашем доме, я слышал, пока
мало рабов… или, если желаете, можем спуститься в подвалы, я покажу
драгоценности, достойные вашей красоты, — и его взгляд снова с
оттенком похоти и сожаления прошёлся по простой одежде гостьи, — я
настаиваю, чтобы вы приняли подарок в знак дружбы и взаимного
согласия между нами.
Он уже указывал на лестницу, ведущую в подвал.
«Там точно начнёт лапать… что угодно, только не это. И ведь как
внаглую предлагает помолвочный дар — понимает, что деваться мне
некуда. Отказать напрямую — так к родственникам обратится, а уж они
не откажут… нет, надо что-то придумать и вывернуться».
Улыбнулась, скромно опуская глаза:
— Достойнейший Зебедес, лучше эргастул, — и отвернулась к
выходу.
Хозяин с лёгким разочарованием последовал за ней.
