повесть из цикла «Избранники гневной планеты»
Материки опрокинулись под воду, растаял Ледовитый океан, люди выжили лишь на островках далеко за полярным кругом и назвали себя гипербореями. Их жизнь тяжела и опасна: они окружены поясом подводных вулканов, в их острова бьют цунами, в воздухе мало кислорода, у них умирают дети… Но за двести лет выживания люди научились объединяться, держаться друг за друга, жертвовать собой ради других.
Тише.
С тобой говорит океан.
Дышит,
Сдувая твою палатку.
Ближе.
Надрывом пронзив туман, —
Слышишь? —
Над бездной поет косатка.
Когда Йохан выходил с Малого Рассветного, ничто, кроме метеопрогноза, не предвещало шторма, а когда добрался до Скалистого-два, на волнах уже появились барашки. Шторм – это не шквал, он не налетает внезапно, а набирает силу постепенно, последовательно. Он не мечется бессмысленно из стороны в сторону, не растрачивает себя понапрасну, не разменивается на мелочи – катит тяжелые медленные волны рядами, одна страшней другой. И не исчезает в одночасье – качает океан и когда ветер давно утих.
Потому Йохан торопился, подгонял Весту, толкавшую легкий узкий каяк, – при желании она могла разогнаться до тридцати узлов, но, понятно, ненадолго. Пятнадцать километров от Малого Рассветного до Скалистого-два Йохан прошел всего за сорок минут. Косатки разбираются в погоде лучше людей, и Веста без Йохана знала, что надо спешить.
Конец октября, шторма идут один за одним…
Этот каяк он сшил своими руками не только для себя, но и для нее, Весточки… И никогда не впрягал ее в кольца-хомуты, которые пережимали кожу, – она держала жестко закрепленную поперек хода «оглоблю» в зубах и не тащила, а именно толкала каяк вперед. В свои двадцать три года Йохан обучил не менее трех десятков тягловых косаток, а чтобы оставить Весту себе, подрядился развозить грузы по ближним метеоточкам – в основном почту и продукты. И каяк его, если требовалось, вмещал больше трехсот килограммов разом.
Солнце уже скрылось за унылой серой пеленой, лишь на севере, у самого горизонта, проглядывала ясная небесная бирюза. С моря на фоне мрачных туч гиперборейский флаг цвета пламени, поднятый над метеоточкой, казался теплым горящим огоньком – Йохан в который раз убеждался, что вовсе не для красоты цвет флага плавно переходит от темно-красного к алому, в оранжевый до светло-желтого: его отлично видно в любую погоду, на любом фоне, как днем, так и ночью. А еще он не промокает. И амулет, который носит на шее каждый гиперборей, – двояковыпуклая линза, – вовсе не суеверие и не просто символ огня: в солнечную погоду с его помощью в самом деле можно разжечь огонь…
Скалистый-два Йохан обошел с юга – теперь на западной стороне стояла лебедка с люлькой, поднимавшейся прямо к домику метеорологов, а еще год назад приходилось причаливать к пологому северному берегу и тащить груз на себе – метров сто вверх и с километр вперед.
Рядом с люлькой далеко вверху крепилась и новехонькая шлюпка – непотопляемая, с подвесным электромотором. Впрочем, свой каяк Йохан считал более практичным, быстрым и устойчивым против волны – настоящим океанским судном, – но его мнение мало кто разделял…
Шторм шел с юго-востока, от пояса вулканов, причалить к западной стороне острова пока не составило труда: волна поплескивала и клокотала между камней, но Йохан все равно поспешил поднять каяк из воды на камни, как только снял с него груз.
Он вызвал метеоточку по рации, через минуту завыла лебедка и люлька потихоньку поползла вниз.
– Что, даже чаю не попьешь? – спросил Игорь, один из двоих метеорологов.
– Какой чай? Глянь на море! Ветряк пора складывать, – фыркнул второй, Алекс, и повернулся к Йохану: – Я удивляюсь, как на твоей утлой лодчонке вообще можно ходить по открытому океану.
