Пролог
Город Старый Дол, Королевство
Рикош
14-ый день месяца Первого
Снега
2893 г. от ЯБТ[1]
В трактире «Отрубленная
голова», расположенном на самой границе города, царил хаос. Завсегдатаи,
недовольные тем, что вместо их любимого менестреля Патрисия приехал
малоизвестный юнец, подняли настоящий гвалт. Мало того, что этот напыщенный
мальчишка не знал излюбленных народом песен, так еще имел дерзость исполнять
свое бездарное сочинительство.
– Тише,
тише, господа, угомонитесь. Неужели вы не желаете послушать знаменитую историю
о похождениях булфадийской компании? – пытался перекричать галдящую толпу
кабацкий зазывала.
–
Булфадийской компании? – фыркнул кто-то с отвращением. – Что еще за дрянь?
Давай лучше «Капризную дочь» или «Забытый дом». У Патрисия они душевно
получались.
– Да, что
это за песня такая? Опять очередная нудятина?
– Вы разве
никогда не слышали о героях Булфадия? – наигранно изумился зазывала. Сыплющиеся
со всех сторон укоры он старался не замечать.
– Не слышали
и не желаем!
– А я ее
знаю! – В глазах молодого посетителя засветился интерес.
– И я знаю.
Хорошая песня!
– Да что вы
там знаете, олухи зеленые?! – возмутился старый завсегдатай – седой тип с
покрытым оспинами лицом. – Ни шиша вы не понимаете! И не лезьте туда, в чем не
смыслите.
– А тебе бы
все о битвах слушать, да о подвигах походных. Надоело уже, уши болят.
– Да что ты
понимаешь, сопляк?! Я в твои годы на таких песнях жизни учился.
– Видим мы,
что из этого вышло: пьяницей стал, – издевательски осклабился молодой.
– Да я
тебя!.. – Лицо обиженного старика раскраснелось от злости.
– Ну-ка,
ну-ка, разойдись! Драки мне тут еще не хватало. И так в прошлый раз пол таверны
разгромили. – Между несостоявшимися драчунами встал трактирщик – дюжий детина с
круглым сердитым лицом. Легким движением руки он отодвинул размахивающего
кулаками старичка и недовольно зыркнул на зазывалу. – А ты чего стоишь? Не
видишь, народ беснуется? Давай зови своего соловья певчего. Все равно хуже уже
не будет. Да и пусть он сейчас что-нибудь путное сбряцает, а то прогоним
взашей.
Зазывала,
улучив удачный момент, довольно ухмыльнулся, перегнулся через борт убогой заплеванной
сцены, с которой велись все представления в таверне, и крикнул:
– Талман,
поди сюда. «Булфадийскую компанию» сбряцай. Это наш последний шанс. Авось, да
нормально выйдет. А то нас сейчас с потрохами съедят.
Через
мгновение старые доски полов заскрипели, и на невысокий помост, постукивая
подкованными каблуками, вышел щуплый парень лет восемнадцати. Одет он был в
зеленый меховой камзол с золотистой оторочкой, черные шерстяные штаны и сапоги
с высоким голенищем. Руки музыканта сжимали осиновую лютню с тонким грифом, в
зеленых глазах отражалось легкое смятение, вызванное неудачей прошлого
выступления.
Из толпы
послышалось недовольное гудение, кто-то негодующе махал руками, кто-то
обреченно вздыхал.
– Да тихо,
вы, окаянные! – рявкнул на толпу трактирщик. – Пускай еще разок попробует.
Глядишь, что и получится.
Лютнист
окинул толпу слегка опечаленным взглядом, длинные пальцы опустились на струны.
Неуверенно звякнула первая нота, потом вторая. Народ, услыхав исходивший от
музыкального инструмента звук, стал благоразумно утихать. Вскоре мелодия полилась
в полную силу, и неутешные посетители таверны вконец успокоились. Даже
драчливый старичок, все это время пытавшийся добраться до оскорбившего его юнца,
перестал вырываться из хватки дипломатичного корчмаря и обратил взор на
довольно недурную игру менестреля.
Мелодия
лилась легко и непринужденно, как весенний ручеёк, и в то же время отбивала
складный ритм.
Прозвучало
еще несколько аккордов, и на этом вступление окончилось. Пальцы лютниста быстро
перебрали несколько струн, подводя последние штрихи начала песни, и замерли.
Талман чуть улыбнулся, выдержал короткую паузу и снова ударил по струнам. Но
теперь музыка не сопровождалась молчанием – менестрель начал петь.
