Ты будешь жить, а я умру.Однажды
рано поутру
Войдешь в пустой холодный дом. И
сядешь прямо под окном.
Не проклинай, прошу,
судьбу,
Ты будешь жить, а я умру.
Отрывок из песни «Дочь
пахаря»
Я хорошо помню своё детство.
Это была позабытая всеми деревенька, окруженная бесконечными
пашнями, расплывающимися на горизонте под палящим солнцем. Сорок
старых изб жались друг к другу, клонясь к земле, и единственный
колодец посреди вытоптанной площади знаменовал собою центр с тремя
лавками, одну из которых вскоре пустили на дрова. Земля не была
плодородной, и урожай обычно выходил скупым – его едва хватало, а
потому пашни с каждым годом становились лишь больше. Они тянулись к
небольшому лесу, что спасал всех от холода в жестокую зиму,
наполняя поленницы до верхов, и не было задачи важнее, чем
подкидывать дрова в старую печку, чтобы не замерзнуть в ветхой
избе.
Мы всегда жили бедно, и грязная рубашка, купленная на вырост,
служила мне платьем до пяти лет, пока не стала совсем уж мала.
Вместе с другими деревенскими детьми я бегала босиком по только
скошенной траве, купалась в мелкой речке, ниже по течению которой
стирали белье, и играла в лесу, не боясь заблудиться. У меня было
крепкое здоровье, и болела я редко, но болезни, приходящие с
холодами, забирали с собой маленьких детей, и едва снег таял, на
кладбище в восточной части деревушки появлялось несколько новых
надгробий.
Порою к нам приезжали извозчики из городов неподалеку: они
навещали старых родителей и привозили с собой множество
удивительных вещей, которые иногда доставались и нам. Мне очень
нравился сахар и красивые ленты, которыми молодые девушки
повязывали свои густые волосы, а деревянные игрушки, возглавляя
вереницу маленьких мечтаний, вызывали неподдельный восторг, стоило
пальцам коснуться шероховатой поверхности. От извозчиков всегда
пахло дешевым табаком, и этот запах, смешиваясь с ароматом только
испеченной выпечки, навсегда отпечатался в сознании как нечто
удивительное и долгожданное.
У меня не было питомцев – животные боялись одной моей тени, а
папа не разрешал с ними играть – но рядом с нашим домом всегда
водились милые ужи, что беззастенчиво проникали в дом, сворачиваясь
калачиком под лавкой. Они были словно коты, ластящиеся к рукам, и
вскоре поели всех мышей, что скреблись по углам, заслужив право
спать под лавочкой и дальше. Мы не разводили курочек, но
сердобольные соседки всегда делились свежими яйцами, и порой отцу
приносили кувшин молока, который мы пили вместе с медом. К
сожалению, от голода единственную корову в деревне пришлось
зарезать, и с тех пор я больше никогда молоко не пила.
В избушке мы всегда жили вдвоем – я и мой папа. Он был очень
высоким и крепким мужчиной, чьи грубые и шершавые ладони казались
мне самыми ласковыми на свете. Я совсем не походила на него
внешностью, и была, по словам отца, копией мамы, которую никогда не
видела. Папа всегда много трудился, днями пропадая в полях, а я
старалась порадовать его хотя бы вымытым полом да нарезанным
салатом, что представлялся мне вершиной кулинарного искусства.
Вечерами мы сидели за столом и вместе читали единственную сказку
про заточенную в башне принцессу, а после засыпали под тонким
пледом, слушая громкий стрекот цикад.
Когда мне миновало десять зим, соседи стали думать, будто бы на
меня наложена порча – карие глаза всего за год посветлели, став
цветом походить на золото, – и отец, испугавшись разительных
перемен, убедил меня не покидать дом без надобности. Он рассказал
мне историю моего рождения и поведал о матери, что была нагиней,
последовавшей за мужем в чужую страну. Приняв человеческий облик,
она прожила с папой долгие и счастливые шесть лет, после чего,
разродившись, не сумела скрыть истинный вид. Люди – злой народ,
народ жестокий и эгоистичный, придающий своему существованию высшую
ценность. Они издавна вели войны с нагами, а стоило вражде
завершиться перемирием, устремили свои суеверия в холодную
ненависть, считая змеевидную расу порождением тьмы.
