– Эй, Медея, погоди! Я устала!
Девочка лет пяти, тяжело дыша, остановилась посреди
цветущего луга, уперев маленькие ладошки в коленки. Белоснежные
новенькие гольфы приобрели некрасивый зеленоватый оттенок от долгой
пробежки по траве, а к пышному платью, украшенному многочисленными
бантиками и рюшами, прилипли колючие плоды репейника, на верхушке
которых аккуратно красовались маленькие красные цветки. Её светлые
кудряшки пшеничного цвета забавно вздрагивали, когда юная
виконтесса пыталась вобрать в себя как можно больше воздуха,
отмахиваясь попутно от надоедливых насекомых, перелетающих с
растения на растение.
– Наринэ! Быстрее! Уже сейчас, сейчас!
Сделав еще один глубокий вдох, девочка что есть силы
помчалась на голос сестры, чья фигура бежала в горку по высокому
холму. Красивое платье, которое Наринэ давно хотела надеть, чтобы
похвастаться перед другими, сейчас лишь мешало и сильно злило,
путаясь в тоненьких ножках. Недовольно поморщив носик, девочка
задрала подол, прижав шелковую ткань к животу, и побежала по лугу,
чувствуя, как высокая трава щекочет ноги.
– Ты такая медлительная!
Наринэ подняла глаза, но тут же прищурилась от яркого
солнца. Рассмеявшись, Медея, что была всего на два года старше,
щелкнула недовольную младшую сестру по носу, усыпанному веснушками,
и побежала дальше, шумно втягивая воздух и постоянно убирая с лица
выбившиеся из длинной косы каштановые волосы, отливающие под лучами
золотистым цветом. Зеленые глаза видели лишь одну точку, лишь одну
вершину, до которой оставалось совсем чуть-чуть. Нужно лишь
протянуть вперед маленькую ладонь, упасть на мягкую траву и
раскрыть руки навстречу сильному ветру, дующему с полей, на которые
открывался вид с холма. Их личный маленький подвиг, их личная
покоренная вершина с яркими красными маками, которые они с Наринэ
постоянно рвали и относили домой. Встав на четвереньки, Медея
активно замахала рукой, выкрикивая не то «Эй», не то «Эгей». В низу
холма паслось стадо лошадей, а караулил их старый конюх Биорн и его
пастушьи собаки, что радостно завиляли хвостами, учуяв знакомый
запах.
– Медея, я хочу пить…– сев рядом с сестрой, девочка с
кудряшками тоже весело помахала слуге, который, несмотря на годы,
легко вскочил в седло гнедого жеребца, направив того галопом прочь
с луга.
Лошади тут же подняли головы, устремляясь вслед за вожаком,
и вскоре весь табун, издавая громкое ржание и топот, несся к
горизонту, за которое вот-вот должно было зайти покрасневшее
солнце. Под тонкими пальцами дрожала земля, длинные пряди
развивались от поднявшегося ветра, а милое детское личико с
непередаваемым восторгом смотрело вслед скачущим лошадям. Медея
знала, что сейчас Биорн сделает некий крюк вокруг полей и повернет
табун к реке – это был наикротчайший путь к конюшням отца. Девочка
развернулась к сестре, которая все еще продолжала
морщиться.
– Солнце же не светит так ярко, – повернув голову набок,
Медея убрала с платья Наринэ травинки.
– Матушка сказала, что у меня очень чувствительные
глаза.
– Как это?
– Они у меня светлые, – девочка тыкнула пальчиком в свое
веко, и её сестра согласно закивала. У Наринэ были удивительные
голубые глаза. – И поэтому мне трудно смотреть на что-то
яркое.
– Неправда! Ты морщишься, потому что ты всегда недовольная!
– Медея громко рассмеялась, вскакивая с травы и тут же устремляя
взгляд на свои гольфы. Наринэ повторила этот жест.
– Матушка опять будет ругаться…Она говорит, что трава плохо
отстирывается.
– Правда?
– Я не знаю, но она говорит…
– Ладно-ладно, я поняла, – Медея махнула ручкой, а после,
серьезно насупившись, уставилась на красный мак, колышущийся от
ветра. Голубоглазка в ожидании замерла, она знала, что её сестра
обязательно что-нибудь придумает. – Давай сами их
постираем!
