Исчезающие

Семён не вернулся в класс после перемены. Вещи его лежали на парте, открытый и будто раздавленный рюкзак валялся у стула рядом с форменным тёмно-синим джемпером.

– Где Шлыков? – Учительница кивнула на его пустой стул и начала пытливо вглядываться в ребят через свои круглые, как бойницы, очки.

– Фу-у-у, прогульщик! – выкрикнул кто-то с последних парт и искусственно хохотнул.

– Это уже верх наглости и цинизма! Даже для Семёна. – Молодая учительница покачала головой и открыла толстый, потрёпанный учебник истории.

Четвёртый урок начался буднично. Поначалу, как всегда во время истории, было шумно: скрипели стулья, перешёптывались голоса, шелестел приглушённый смех, из одного конца класса в другой летели бумажные шарики-записки. Но чем дальше шло время, тем тише становился класс, к концу урока всё помещение уже наполнилось тревожной напряжённостью. И не потому, что все подростки в одночасье прониклись темой абсолютизма и усиления королевской власти в Европе шестнадцатого – семнадцатого веков, о чём монотонно вычитывала Елена Викторовна из параграфа.

Семён так и не вернулся…

Прозвенел звонок. Ребята вскочили со своих мест и вырвались в коридор.

– Вот зараза! А куда он делся-то?! Кто-нибудь в курсе?

– Не-а…

– Не сквозь землю же провалился?! Наверняка прогуливает внаглую.

– Легко!

– Ему всё с рук сходит. Я бы тоже, может, так хотела!

– А кто тебе-то мешает? Иди гуляй!

– Хватит вам. Помчали Семёна искать. Где-то ж он тихарится? Небось в столовке сидит, чай попивает.

Толкаясь и пихая друг друга, несколько одноклассников ринулись на поиск пропавшего Семёна. Но бóльшая часть класса сбилась в плотную толпу и обеспокоенно перешёптывалась, их голоса потрескивали от волнения, как от статического электричества:

– Смог!

– Дальше по плану.

– Отлично!

– …получилось… – вылетали отдельные слова, обрывки их разговора.

Ваня стоял, облокотившись о стену, недалеко от этой группы. Сбитой, взволнованной и, безусловно, связанной, как жгутом, одной общей тайной. Происходящее было ему до боли противно.

«Опять какую-то пакость замышляют, шакалы», – с отвращением подумал парень и отвернулся.

В этой школе Иван учился уже седьмой год. Когда пришёл в первый класс, то был счастлив и взахлёб рассказывал родителям, что теперь у него будет много-премного друзей и он больше никогда не будет «скучным и грустным». Чуть позже, когда одноклассники начали его бить, он возненавидел всех и мечтал выбраться из этого ада и, задыхаясь от слёз, бежать, бежать, не оглядываясь, куда глаза глядят. Когда повзрослел – стал презирать…

Даже под пыткой Иван никогда бы не произнёс этого вслух, но сам для себя он знал причину произошедшего с ним и даже чувствовал свою вину за это. Задавленная обидой, она легонько скреблась на дне его души. Прошлое шевелить бесполезно.

Та давняя история уже задубела, превратилась в броню и намертво приросла к его коже.

Когда в кабинет истории ворвался следующий класс, Елена Викторовна аккуратно сложила в рюкзак вещи Семёна. Обращаясь к ученикам, она строго процедила:

– Открывайте свои учебники и внимательно перечитывайте три последних параграфа. Когда я вернусь, будете писать самостоятельную работу. Все меня услышали?

Звонок перед пятым уроком, похожий на сирену, загнал седьмой «Б» в кабинет биологии. Проходя мимо, Елена Викторовна тихонько приоткрыла дверь: ученики сидели за партами, только место Семёна по-прежнему было пустым.

– Здравствуйте, – кивнула Елена Викторовна коллеге, поджала губы, поправила очки и поспешила в кабинет директора.

– Евгения Ивановна! У нас, кажется, ЧП… – выпалила она с порога и поставила бесхозный рюкзак на старомодный громоздкий директорский стол с пресс-папье и кипами разрозненных бумаг.