С самого детства Марина была типичной неудачницей.
Классической.
Убожеством, объектом для насмешек, безрукой неумехой, у которой
ничего не может быть нормально априори. Ронять и испытывать чувство
мучительного стыда - вот на что она была годна. Опустить руки и
сдаться было для нее обычным делом, и эта постыдная привычка
выкорчевывалась из души, вычищалась из характера с трудом и уже в
достаточно взрослом возрасте.
Даже сейчас, по прошествии времени, когда школа и старые вязаные
свитерочки, донашиваемые за старшей двоюродной сестрой были далеко
позади, а сама Марина считалась довольно успешной молодой женщиной,
ее уверенность в себе легко можно было поколебать, всего лишь
уронив папку. И в один миг ее умение держать себя растворялось,
девушка неловко сутулилась, движения ее становились быстрыми и
суетливыми, и она чуть не плакала, сгребая расползающиеся по полу
документы в скользких мультифорах.
Размышляя здесь и сейчас о таком положении вещей, Марина все же
приходила к выводу, что все ее неудачи и вечный позор джунглей были
всего лишь результатом искусственно привитой застенчивости и
воспитания. В семье ее учили быть такой - готовой жертвой, удобной
для употребления какому-нибудь доморощенному тирану, лишь бы только
он появился на горизонте и забрал ее замуж, сняв с плеч родителей
эту непосильную ношу - заботу о дочери. Марина потому и фамилию
свою – Полозкова, - не любила. В ее воображении та звучала всегда
издевательски и была неотрывно связана с прошлым, в котором над нею
смеялись и называли исключительно по фамилии.
«О господи, Полозкова, что у тебя случилось?»
«Вечно с тобой что-то не так!»
«Ну, понятно, это же Полозкова! Разве у нее может быть что-то
нормально?!»
Едва ли не с пеленок Марине внушалось, что мучиться, иметь на
сердце незаживающую рану и страдать, самоотверженно превозмогая все
трудности - это нормально, романтично и в какой-то мере даже
хорошо, ведь это удел всех приличных женщин. По юности и наивности
Марина, не видя иного примера перед глазами, конечно, в это
верила…
Ее мама, Елена Петровна, была женщиной властной, жесткой и
авторитарной, а отец как раз наоборот – был человеком мягким и даже
бесхребетным.
Иногда Марине казалось, что маме ее самой хотелось хоть немного
побыть слабой бледной дамой, склонной к обморокам и благородным
слезам, красиво ползущим по щекам, этакой беспомощной жертвой
обстоятельств, которую бы все жалели и окружали вниманием. Но отец
не спешил подтирать сопли супруге и наигранных истерик с красивым
заламыванием рук не понимал. Он был человеком очень простым и
приземленным и выяснять высоких отношений не хотел категорически.
Не хотел бегать в ночь за супругой, не хотел после пустяковых
ссор ползать на коленях с богатыми дарами, с цветами и духами,
заглаживая свою несуществующую вину. Он хотел борща и тихих
семейных вечеров.
И Елена Петровна, поняв, что рядом с ней отнюдь не
мужественный герой, не утонченный граф и не страстный капитан с
пиратского корабля, и бурных страстей от него ожидать не
приходится, замыкалась в гордом молчании на целые недели,
лелея свои обиды и затаив зло. В отместку за нечуткость мужа с
годами она превратилась в холодную, вечно озолбленную стервозную
тетку, изломала, уничтожила слабохарактерного супруга постоянными
склоками и следующими за ними многодневными отказами разговаривать,
а из Марины она вздумала вылепить то, чем ей не удалось стать самой
– хрупкую и беззащитную тургеневскую барышню.
Мама с детства твердила ей: «Не высовывайся, будь скромнее, веди
себя правильно! Нечего модничать. Кому надо, тот сам тебя заметит!»
Отчасти это было своего рода методичкой, пособием для Марины, как
себя правильно вести, а отчасти таким образом мама решала проблемы,
возникающие с взрослением дочери и с ее желанием одеваться красиво
и нравиться парням.
