Глава 1
– Постой, Купавушка. Ну на что оно тебе надобно? Ступай лучше домой, ведь куда лучше на пуховых перинах нежиться, чем по мокрой траве ноги студить. Так ведь и заболеть не долго.
– Долго – не долго, да только по сию пору ни одна живая душа в купальское утро не простудилась, все только здоровьем обогащались да ликом светлее становились.
Девица красоты писаной тряхнула русой косой и, повернувшись лицом к солнцу низко поклонилась.
– Здрав будь, Ярило-батюшка. Дозволь твоим щедрым даром угоститься, росою утренней умыться.
Робкий луч едва заметно скользнул по лесному разнотравью, отчего капельки росы заискрились, словно это и не роса вовсе, а самоцветные ожерелья на травинках поблескивают. Дозволил, знать, Ярило-батюшка, благословил, больно много росы подарил.
Не торопясь Купава шагнул глубже в траву и расстелила вышитый рушник. Оно, конечно, лучше бы подолом утереться, да негоже девке пред добрым молодцем рубаху задирать, пусть даже пред женихом. Дурно это.
Славно роса рушник напитала, так что и умыться можно, и просушить да на зиму оставить, от хворей Морозом насланных излечиваться. Всего то и надобно, что озябшее горло на закате просохшей росой укрывать, тепло летнее зимой даровать.
Поклонилась Купава Ярилу-батюшке, лицо обтерла, да рушничок в лакомник прибрала – после, дома просохнет, и снова спину до самой земли согнула.
– Спасибо тебе, Ярило-батюшка. Подарок твой равен чуду, пуще очей своих его беречь буду. Он мне…
Хотела Купава ещё сколько-то добрых слов сказать, да Иван-царский сын не дал. Стал журавлем хвастливым посередь тропки, ноженьки в землю упер, грудью да носом небо подпер, и молвил без спросу и очередности:
– А мой? Купавушка, сердце моё, мой подарок как беречь будешь? Неужто пуще живота своего?
– Какой такой подарок?
– Тот самый, который я тебе сейчас на пальчик надену. Ты только на тропку-то выйди, негоже девице ножки марать.
Вздохнула девица, поклонилась солнышку, да обратно попятилась. Аккуратно, не торопясь, по своим же следам ступаючи, дабы травушку без надобности не приминать, россу драгоценную не оббивать, пускай ею звери да птицы лесные полакомятся, свое звериное здоровье укрепят.
А как на тропку ступила, аккурат в чисты руки женишку угодила. Обнял он её за плечи точечные, расцеловал в щечки румяные, надел колечко на палец и молвил:
– Вот теперь ты от меня, краса ненаглядная, никуда не денешься. Моею будешь пред людьми и нелюдьми, пред землею и небом ясным, с сего дня и до самой глубокой старости!
Купава только взгляд отвела. Волею, аль не волею, а быть ей женой Ивана-царёва сына, ведь то дело давно решенное, отцами оговоренное и никто её, красную девицу, не спросит: люб ли ей царевич Иван? Подумала так, да ручки белые опустила. А колечко с пальца возьми да и соскользни! И прямо в травушку зеленую, в росу купальскую.
– Не к добру это, Иван царевич, – молвила, – не бывать видать нашей свадебке.
Поднял Иван, царёв сын колечко, да обратно на палец надел.
– Враки все это, Купавушка, тёмные люди сами себе приметы да гадания выдумали, чтобы глупость свою оправдать, да мечтам предаваться. А в жизни-то не на враках все держится, а на сердцах горячих, да на разуме. А коли так, то быть нашему союзу самым в мире крепким, ведь твоей премудрости и моего сердца горячего не то что на нас двоих, на целое царство хватит.
Задумалась Купава на самое малое мгновение, а после очами сверкнула, будто и в них роса купальская отразилася, улыбнулась озорно, да молвила:
– Ну, коли сам в это веришь, значит не испугаешься и купальской ночью будешь со всеми нами через костры прыгать, венки на реку пускать, да на суженого гадать.
– Как так то, Купавушка? Чай я не красна девица, венки-то на воду опускать, и не козленок безрогий чтобы скачки устраивать. Ты мне лучше мужскую работу дай, уж с ней-то я на славу управлюсь! Хочешь, куплю тебе шубу соболью, али бусы да ожерелья самоцветные? Хочешь на жалейке лучше всех сыграю? А коли захочешь, и сапожки тебе со столба сниму, вышитые.
