— Ты что, подсматривал за мной, хулиган малолетний?
Я отшатываюсь от двери в ванную комнату, словно ошпаренный.
— Я не подсматривал! Дверь была открыта!
— И что теперь? Надо пялиться на меня? Я моюсь с открытой
дверью, потому что не выношу духоты, а вентиляция не работает. Твой
папаша никак не удосужится позвонить мастеру.
Она сдёргивает с батареи полотенце и обматывает вокруг торса.
Сверху едва прикрыты соски, а снизу темнеет аккуратный треугольник
волос. Это слишком маленькое полотенце, оно годится только для
мужчин — обвязать бёдра. Или на голову намотать. Для женского тела
оно чересчур узкое, ничего не закрывает, кроме живота. Она
специально его выбрала. Чтобы я всё увидел. От этой мысли кровь
мощно и некстати приливает к лицу и члену. Я соединяю руки перед
собой в замок, надеясь скрыть эрекцию.
Но она всё замечает.
Усмехается полными губами:
— Ты красный, как помидор. Первый раз видишь голую женщину?
— Нет, конечно!
— Ах, ну да! Вчера ты тоже за мной подсматривал. И позавчера. И
на прошлой неделе.
— Да не подсматривал я за тобой! — мой голос дрожит, потому что
я вру. Во-первых, подсматривал, а, во-вторых, она и правда была
первой голой женщиной в моей жизни, если считать живых женщин, а не
порноактрис в интернете. — Не могу же я ходить по квартире с
закрытыми глазами, пока ты моешься?
Я пытаюсь говорить грубым низким голосом, но у меня не
получается. Какой же я придурок! Мне бы проскользнуть по коридору в
свою комнату и запереться до вечера, пока отец не вернётся с
работы, но я стою и терплю язвительные насмешки. Я просто не могу
уйти. Ни за какие деньги, ни за какие сокровища мира, пока она
стоит передо мной с мокрыми волосами, вся в капельках воды,
близкая, полуобнажённая, в облачке пара, со смеющимися губами.
Маленькая, мне до подбородка, но дерзкая и бесстыжая. Яйца начинает
ломить от желания.
— Хочешь меня? — спрашивает она.
— Ты охренела? Нет!
Я прикрываю пах ещё тщательней, но этот неуправляемый стояк уже
не скрыть. Она откровенно рассматривает бугор на моих спортивках, а
я дышу открытым ртом, как будто взбежал на десятый этаж без лифта,
и чувствую себя полным и окончательным ничтожеством.
— Ну ладно, — говорит она, — тогда проваливай, мелкий трусишка.
Не путайся у меня под ногами. Иди учить уроки.
Она отворачивается к зеркалу и берёт массажную щётку. На
красивом лице смесь разочарования и удовлетворённости, словно она
ничего другого от меня и не ожидала. Конечно, я же трус. Малолетний
извращенец, тульское чучело и девственник впридачу.
Я делаю глубокий вдох и переступаю через порог ванной комнаты.
Наваливаюсь со спины на свою мучительницу и хватаю её за грудь. Она
мягче и нежнее, чем мне представлялось.
— У меня нет уроков, я давно уже не школьник, — шиплю я в ухо с
золотой серёжкой-цепочкой. — Я студент архитектурно-строительного
университета, лучший на курсе. Ты прекрасно об этом знаешь. И
запомни, я ничего не боюсь. Ещё раз назовёшь меня трусом, я тебя… Я
тебя…
В голове стучит пульс от собственной наглости, перед глазами
плывёт. Мне не хочется причинять боль папиной сучке, это не в моей
натуре, но отступить — проявить постыдное малодушие. Она будет
троллить меня до скончания века, если я дам заднюю. Я цепляю
пальцами полотенце и срываю его. Она взвизгивает, разворачивается и
засаживает мне расчёской по щеке. Это больно! Из глаза с той
стороны, куда пришёлся удар, брызгают слезы.
— Что «ты меня»? — спрашивает она, подступая ко мне вплотную с
расчёской в руке. — Ударишь, толкнёшь, изнасилуешь? Или, может
быть, папочке нажалуешься, что злая тётя обижает бедного
мальчика?
— Нет-нет, прости, я не хотел… — с меня мигом слетает
воинственный настрой.
